Андрей Ширяев. Творчество.

[Андрей Ширяев]

"Фурор"
Это случилось в том же восьмом или, может быть уже в девятом классе. Но случай этот также был тесно связан с театром и страсти там пылали вполне себе достойные сцены больших и малых театров. В общем, школа готовилась ко Дню театра. Учащиеся разных классов репетировали отрывки из разных пьес, готовясь показать свои таланты на сцене школьного актового зала.
Нашему классу досталась сцена из пьесы "Сорока-воровка", пьесы о горькой судьбе актрисы крепостного театра, яркой, талантливой, но... крепостной. На роль актрисы выбрали Зою Торопкину и знаете, я и сейчас могу сказать, что она очень подходила на роль русской красавицы: длинные волосы, заплетенные в толстую косу, стройная фигурка, внешность, той самой, русской, красоты, не броская, вроде бы, а приглядишься, и глаз не оторвать. А на роль барина, владельца крепостного театра и, собственно, хозяина всех его актеров, выбрали меня. Не то чтобы я был похож на сморщенного старичка, скорее наоборот. Как это? Косая сажень в плечах, густой румянец на щеках, кудри до плечей. Ну, Иван-царевич и только. Ну, пусть Иван-дурак, но не старичок же. Я долго отнекивался, но, увы. Меня добили железным доводом, мол, папу же ты играл в спектакле. М-да, слава настигла меня в самый неподходящий момент.
Долго ли, коротко ли, но вот и все репетиции прошли и настал день выступления. Полный зал зрителей, школьники, учителя. Артисты толкутся за кулисами, готовясь к выходу, волнуясь и переживая. Зою одели в платье тех времен, которое еще больше подчеркнуло ее красоту. Меня загримировали под старичка, все готово. Вот и наша очередь. Напомню забывшим о чем шла речь в спектакле, это нужно для понимания событий. давным-давно, помещичья усадьба, только -только завершился спектакль крепостного театра. Его прима, в гримерке, у зеркала, смывает грим. В комнату входит старый граф, воспылавший любовными чувствами к девушке. Он начинает приставать к ней, она отталкивает и просит покинуть гримерку. Граф, возмущенный отказом, кричит на нее, в гневе: "..Ты что о себе возомнила?... Я, дескать, актриса?.. Нет!!! Ты моя крепостная девка, а не актриса...". Представили сцену? А теперь представьте как я ее сыграл. Дело в том, что в то время мы с Зоей были в ссоре, не помню уже причину ссоры, но поссорились мы сильно. Это, кстати, было одним из поводов моего отказа участвовать в спектакле. А теперь представьте всю искренность моих эмоций, всю силу моего "презрения к таланту" этой актрисы, когда произносил эти слова. Я в гневе так громко закричал, что, казалось, проснулись дети в соседнем детсаду. Уходя "из гримерки" я пнул стул, стоящий на сцене, так что он улетел в зал...
Потом были долгие и продолжительные аплодисменты и выходы на "бис". А еще позже Андрюха Сончик высказывал: Ну, ты, орешь. Я там пристроился на заднем ряду, почти уже уснул, И тут рев тигра и грохот. Я чуть со стула не упал"

 

[Андрей Ширяев]

перетащил сюда из другой группы. вспоминали там со знакомыми руководителя народного театра из нашего детства. я вот такой случай вспомнил.

 

[Андрей Ширяев]

Ну раз пошла такая пьянка... На днях разговаривали со знакомой из Красноярска, детстве, о своих талантах. И выяснили, что оба практически бесталанны. Ни она ни я не умеем рисовать, ну если не считать за рисование "ручка-ножка-огуречик, вот и вышел человечек.И что ни она, ни я не умеем петь, от слова совсем. Правда, я очень любил это дело и даже как-то в Полине Осипенко стал местной "знаменитостью" среди бабушек, с которыми распевал песни на свадьбах. "Андрюша, иди к нам, сейчас петь будем", - звали они, слегка подвыпив. Я с удовольствием присоединялся к ним и... "... вот кто-то с горочки спустился, наверно, милый мой идет...", затягивали старушки и я подвывал баском: "... на нем защитна гимнастерка...". Потом мы дошли в своих изысканиях до стихов и "вспомнили" тут, что она пишет неплохие стихи, которые даже печатаются в местных альманахах. И мне не чем было крыть, я-то не умею писать стихов совсем. Вот абсолютно. Казалось бы чего там сложного, ну, составляй предложения, рифмуй окончания. А вот, поди ж ты. Я даже вспомнил свой опыт в написании стихов. Это было в школе, классе седьмом-восьмом. Я случайно узнал, что девочка, которая мне нравилась пишет стихи. Я тут же решил соответствовать идеалу и тоже начать писать стихи. Вечером, когда в доме все уже улеглись спать, я достал из стола толстую тетрадку. Я написал большими буквами на обложке "Андрей Ширяев. Стихи". Тетрадь была на 96 листов, я надеялся, что мне хватит хотя бы до пятницы. Открыв первую страницу, я замер, в ожидании Пегаса. Время шло, а вдохновение никак не приходило. Я менял в уме "темы" для стихов: "А может о природе.... а может о друзьях... а может о футболе...". Не помогало ничего. Стихи не шли мне в голову. Скорей всего я бы так и уснул, ничего не придумав. Но, на мое счастье, по ТВ в то время начался повтор фильма "Табор уходит в небо". Звук был убавлен до нуля, чтобы не беспокоить родных, но я-то помнил все разговоры из фильма, все песни цыганские. И меня пробило, Муза оседлала Пегаса и проскакала по комнате.Я замер на секунду и выдал шедевр: "Цыгане овес не сеют. Цыгане полей не пашут. Они коней воруют и потом их продают". Уфффф, я упал на кровать в изнеможении от творческих потуг... Больше стихов я не писал никогда.

 

[Андрей Ширяев]

Я всегда буду с тобой​

Андрей Ширяев
..Он опять не спал. Застыв на спине, уставившись невидящими глазами в потолок, он который уже час просто лежал не шевелясь. В углу, на лежанке, беспокойно спала собака, во сне куда-то бегущая, поскуливая и суча ногами. Кошка, поначалу сновавшая по квартире по своим ночным кошачьим делам, давно уже угомонилась, свернувшись калачиком у него в ногах. Город за окном двно уже угономился, лишь изредка в окне мелькали всполохи фар запоздавших машин. А он не спал. Прошло уже две недели. А пустота внутри так и не отпускала, заполонив, вытеснив из души все, без остатка. Днем он еще заставлял себя как-то отвлечься, чем-то занять мысли, машинально, скорее по привычке, занимаясь рутинной бытовухой. Днем к нему заезжали дети, то вместе, то по одиночке. Он разговаривал с ними, они что-то обсуждали. В общем днем он не так остро чувствовал тяжелую, внезапно свалившуюся на него, пустоту одиночества. А ночью он оставался один на один с нею...
Жена умерла две недели назад. Он, пожалуй, лукавил, говоря о внезапности горя. Это не было внезапным, если уж говорить на чистоту. Она долго болела перед этим, тихо и незаметно теряя силы, почти до конца стараясь не подавать виду о том, как ей больно. Всегда, с молоду, не терпящая праздного ничегонеделания, она до последних дней болезни ходила на работу, суетилась по дому. Лишь иногда, со временем все чаще и чаще, замирая вдруг где-нибудь в уголке, сжавшись в комочек от боли. А он метался по дому, не зная как ей помочь. Врачам она не верила, впрочем те и не давали ей повода поверить им, не умея поставить правильный диагноз. Врачи назначали ей какие-то лекарства, но она их не пила. «Ваня, да толку от них не будет, от лекарств этих. Сам же видишь, врачи даже не знают что у меня». В минуты особо сильных болей она просила его «позаговаривать» болячку. Это была их тайная игра, еще с дозамужних времен. Когда у нее болела голова или живот, или подвернутая в лесу нога, он брал ее на руки, садился на кровать и, поглаживая больное место, приговаривал «У кошки боли, у собаки боли - у Маринки не боли. С гуся вода - с Маринки худоба». И хоть была эта «ворожба» шуткой и никакой научной основы под собой не имела, она неизменно успокаивала боль. И голова проходила, и живот, и нога заживала быстро. Вот и нынче, найдя ее где-нибудь в уголке, затаившуюся от боли, он брал ее на руки, заметно похудевшую. Почти невесомую. Она прятала лицо у него на груди, утонув в его объятиях, затихала. А он, целуя ее в копну волос, тихо приговаривал «..у кошки боли...у собаки боли...». Она успокаивалась, тело, только что скованное, задеревеневшее от боли, оттаивало, расслаблялось. Уже засыпая, успокоившись, она бормотала: «Ты не бойся, я не умру. Я всегда буду с тобой».
И это тоже было из тех времен, жениховских еще. Тогда они как-то сразу понравились друг другу. Он смеялась после, по-мужски скрывая свое смущение за бравадой. Ну, дескать, прям любовь с первого взгляда. Она, серьезно глядя на него, говорила: «Да, я знала что это ты. Я тебя видела во сне». «Ну? Так уж и во сне. На белом коне, поди. С короной и туфелькой в руке». «Нет, ты просто шел по улице..». «А потом я тебя увидела здесь. И все поняла. Мы должны были встретиться. Так что не бойся. Я всегда буду с тобой». Ну, должны не должны были, но они почему-то с первого дня, с первой встречи почуствовали себя, так будто знакомы уже сто лет . Потом, на протяжении всей их семейной жизни она не раз еше говорила эти слова. Когда он сидел, раздавленный смертью их первенца, прожившего всего несколько дней с рождения, она, страдающая никак не меньше него, гладила его по голове и приговаривала: «Все будет хорошо. Мы еще родим сына. Я же здесь. Я всегда буду с тобой». И когда он, потеряв работу, однажды сорвался и запил. Зло, яро, без оглядки. Она сидела над ним, пьяным и шептала: «Ничего-ничего, я тебя вытащу из этого. Не бойся, я всегда буду с тобой». И когда, дети выросли и, один за другим, разъехались по своим домам-жизням, а он слегка растерялся от тишины их обычно шумного дома, она смеясь говорила ему: «Не боись. Уж я-то всегда буду с тобой»....
….Он резко, словно от толчка, очнулся. За окном все еще было темно. Собака в углу уже не бежала во сне, а мирно посапывала. Кошка, видимо, подмерзнув, перебралась к нему под бок. И сейчас, почувствовав его движение, принялась громко мурлыкать. «А Серега прав, - подумал он, вспоминая недавний разговор с сыном — Может и правда сходить в тайгу на недельку?» Тайга неизменно лечила его от всех напастей. Марина всегда удивлялась этому: «Ну ты, как Антей силы от земли получаешь. Побегал по лесу, полежал на травке, искупался в речке и ожил». Нет все, решено, еду.
«Батя, ну все давай. Ни пуха. Я через неделю подъеду за тобой, в это же время». Сын уехал, а он вскинув на плечи рюкзак, двинулся по тропе к зимовью. Путь был не близкий, от трассы километров пятнадцать будет с гаком. И хотя снега в этом году навалило не мало, тропа, набитая с осени, еще была вполне проходимой. Однако, морозец сегодня не хилый. Но не тот сибиряк, кто мороза не боится, а тот, кто быстро ходит, вспомнил он шутливую поговорку и прибавил шаг. Лес, укутанный в снежные одежды, звонко-морозный, светлый, успокаивал. Быстрая ходьба отгоняла мрачные мысли. А вот уже и Кудинка, считай половину уже прошагал. Тропа в этом месте делала небольшой крюк, уходя вверх по течению Кудинки, к месту летней переправы через реку. И потом возвращалась обратно по тому берегу, как раз напротив спуска к воде на этом берегу. Вон, ее видно на том берегу, карабкающуюся змейкой по склону. Что-то неохота делать этот крюк. По льду, напрямую будем гораздо быстрей. Он скользя по снегу, спустился к реке. Сделав пару шагов на лед, попробовал его на прочность. Вроде держит, да и пора бы, декабрь на дворе. И он осторожно, плавно, без ударов и толчков двигая ногами, начал переходить реку. В одном месте лед слегка прогнулся под ним и затрещал, но все же выдержал. Прорвемся, однако, подумалось ему, до того берега уже рукой подать... Провалился он внезапно. Раз и он уже под водой. Глубина здесь небольшая и потому он,оттолкнувшись от дна реки, сразу же выскочил на поверхность. Тело сейчас же сковал холод речной воды, дыхание перехватило, враз намокшая одежда и рюкзак сковывали движения. Отчаянно молотя руками, он подплыл к краю полыньи и попытался зацепиться за край. Течение тянуло его под лед, рюкзак, набирая все больше и больше воды, тянул вниз. Держась одной рукой за лед, он освободился от лямок рюкзака, отпустив его в воду. Да и черт с ним, сейчас главное самому выбраться. Лед по краю полыньи не держал его веса, подламываясь. А он все повторял и повторял попытки забраться на него. Ноги уже почти не слушались, когда ему наконец-то, удалось забраться на лед. Из последних сил подтягивая тело руками, он отполз подальше от полыньи. Промокшая насквозь одежда в миг встала колом от мороза, превращаясь в негнущиеся рыцарские доспехи. Сейчас самое главное двигаться. С трудом он поднялся на ноги и, тяжело передвигая застывшие ноги, пошел к берегу. Отсюда до зимовья не меньше семи километров. В таком виде он не дойдет туда, нужно разжигать костер. Костер? Спички лежали в рюкзаке, подаренном речному богу. Негнущимися пальцами он пошарил по карманам мокрой куртки. Зажигалка!! Но, залитая водой она не работала. Ну, давай-давай, с отчаянием от крутил колесико зажигалки. Бесполезно. Останавливаться нельзя, сейчас его спасение в движении и в хорошем жарком костре. Еще раз обшарив карманы, он убедился в отсутствии спичек. Это плохо, это совсем плохо. В таком виде ему не дойти до зимовья. Одежда окончательно застыла и теперь ему приходилось двигаясь ломать задеревенелую ткань. Стоп!!! Шапка. Рука метнулась, насколько это скованное движение можно было бы описать этим словом, к козырьку шапки. ЕСТЬ!!! Есть, рука нашупала там что-то объемное и твердое. Стянув шапку с головы, он достал из-за козырька, запаянный в полиэтилен, коробок спичек. Есть!!!!
Ну, теперь он спасен. Что-что, а уж разжечь костер в лесу он мог с одной спички. Выбрав место для костра, в закутке меж двух упавших деревьев, он расчистил на полянке снег. Потом натаскал сушняка, нарвал с елей клочков сухого моха. Сложив дрова в «колодец», поджег сухой мох. Огонь постепенно набрал силу, охватывая сложенные поленья. От него пошло живительное тепло. Одежда начала оттаивать, он сбросил мокрую куртку, повесив ее на сучья упавшего дерева. Пусть сохнет. Теперь — дрова. Дров нужно много. Собирая дрова, двигаясь, он согрелся. Только ступни ног, в промокших сапогах, ни как не отходили. Но, это нормально. Отгреем и их. Он наломал лапника и устроил лежанку с подветренной стороны костра. Воткнув в снег две жердины и накрыв их нескольким поменьше, он набросал на этот навес лапника. Получился такой неболшой шалашик, широкой открытой стороной обращенный к костру. Внутри было тепло. Теперь можно было и заняться ногами. Устроившись на лежанке, он стянул сапоги. Вкладыши были мокрыми насквозь. Ничего высохнут, теперь все высохнет. Сейчас подсушимся и к вечеру еще и до зимовья успею добежать. А все-таки здорово, что я вспомнил про эти спички. А ведь это Маринка. Точно. Это ее привычка. Заядлая курильщица, она все время боялась, что у нее закончатся спички и сигареты. Потому они и совала их везде, запаянные в полиэтилен, они лежали обычно, во всех карманах рюкзака, в куртке. И вот — за козырьком шапки. Это она. Впитывая всем телом текущее от костра тепло, ощущая как в промерзшие ступни ног возвращается чувствительность, он ясно увидел ее, спасшую его от верной гибели. Она сидела напротив, с той стороны костра. Смотрела на него и улыбалась. «Не бойся ничего. Я всегда буду с тобой»

 

[Андрей Ширяев]

Так-то удивлен, конечно Количеством откликнувшихся. ) Сразу, по решению модераторов убрать мои тес.ксты их "Тунгуски.." и выделения моих рассказов в отдельную тему, я понял, что "ну его на". Кому, на хрен, нужна эта тема?. Так и вышло. Одно дело писать в обсуждаемой теме, другое в теме, никому не нужной. Без обид. Тут уже и тема "Тунгуска.." заглохла сама собой. А я перешел на Хехцир. Потому я перехочу сюда. Здесь буду размещать свои рассказы о зимнем Хехцире.

 

[olegg]

Так то не психуй. Пиши как пишется. Мы читаем. С интересом.

 

[ALEX_XA]

Так-то удивлен, конечно Количеством откликнувшихся. ) Сразу, по решению модераторов убрать мои тес.ксты их "Тунгуски.." и выделения моих рассказов в отдельную тему, я понял, что "ну его на". Кому, на хрен, нужна эта тема?. Так и вышло. Одно дело писать в обсуждаемой теме, другое в теме, никому не нужной. Без обид. Тут уже и тема "Тунгуска.." заглохла сама собой. А я перешел на Хехцир. Потому я перехочу сюда. Здесь буду размещать свои рассказы о зимнем Хехцире.

Блин, я на обеде все твои произведения читаю.

 

[Искандер]

Андрей, ПИШИ !!! Вправду, от твоих Произведений становиться теплее !

 

[Андрей Ширяев]

Мы в ответе за тех...​

Андрей Ширяев
До чего он любил эти родительско-гостевые дни. Он подавал автобус к площадке перед ДК к 7:30 утра. Там уже его ждали, десятка два-три мамашек, бабушек с сумками домашней снеди, конфет и печенья. Ох уж эти мне мамашки, вечно считающие, что детей их в пионерлагере кормят исключительно перловкой и манной кашей с комочками. И потому каждые выходные везущие в пионерлагерь огромные сумки с домашней едой, спасать голодающих детей Поволжья. Женщины набивались в автобус, рассаживались, расталкивали по полкам и под сидениями свои сумки. «Готовы?». «Да» «Тогда поехали». Через час автобус останавливась у центральных ворот пионерлагеря, где их уже ждали. За воротами, под сторожевым зонтом, на скамейке сидели дежурные пионеры, готовые сейчас же бежать за счастливчиком, к которому приехали родители. А еще бы не счастливчику, ведь кроме всяких вкусняшек из дома, его ждал целый день отдыха от пионерских обязанностей, с бесконечным купанием в озере. И вот уже первый «гонец», услышав «Толя Иванов, второй отряд», бежит во второй отряд, за этим самым Толей Ивановым. Пашка, посмеиваясь, смотрел на эту кутерьму. Его ждал не менее интересный день. Полный безмятежной неги и удовольствий. Попив чайку в столовой и поболтав с «поварешками», он неспешно спустится к озеру, разденется, разомнется, помахав руками. Затем, разбежавшись, нырнет с пирса. Проплывет под водой метров тридцать, выскочит на поверхность, словно дельфин. И короткими, мощными гребками переплывет на другой берег озера. Там на песке он будет загорать до вечера…
… Пашка заметил ее не сразу. Она сидела на скамейке, чуть в стороне от дежурного зонтика и с жадностью ловила звучавшие фамилии. С каждой новой фамилией, ее лицо как бы гасло слегка. Будто тучки наползали на ясное небо, закрывая солнце. С уходом последнего из счастливчиков, девочка сгорбилась, опустила голову. Маленькая, лет семи, в платье в горошек, полненькая, щекастая, с двумя косичками. Пашка остановил соседскую Лидку, работающую в лагере воспитателем: «Слышь, это что за девчонка?». «Где? А это Галя Новикова, из седьмого отряда». «Смотрю, она расстроилась сильно, ждала, видать, кого-то, а он не приехал». «Да, к ней никто и не приезжает». «Что так?». «Да, отца нет, мать пьет по-черному. Бабка, с которой она живет, старенькая, не может сюда приезжать. Мы ей передаем иногда чего-нибудь, мол, от бабушки». «Понятно. А отец что? Совсем неизвестно кто?». «Ну, откуда ее мамашка может знать. Нагуляла где-то. Ей говорит, что он геолог, работает на Севере, ага»
«Привет, ты же Галя Новикова?». Девочка подняла голову и взглянула на него недоверчиво: «Да, это я». «А меня зовут дядя Паша. Я привез тебе привет от твоего папы». «Папы.. он же на Севере…». «Ну, да. Мы с ним там работали вместе. Я вот вернулся, а он еще там». На лице девочки играли противоречивые эмоции. Она верила и не верила происходящему: «А что же он не приехал?». «… Понимаешь… у него очень важная работа… Понимаешь… Ты про БАМ слышала? Так вот он там работает… у него очень важная работа, он показывает строителям, где прокладывать рельсы… Сейчас он никак не может приехать». «Понимаю». «Слушай, а у тебя есть свободное время? Может, ты покажешь мне ваш лагерь? Интересно же». Глаза девчонки загорелись, на лице вспыхнула улыбка, обозначив две ямочки на щечках: «У меня много времени, до обеда еще далеко». «Ну, тогда пойдем» - Пашка протянул ей руку. «Пойдем, давай, сначала в наш отряд?».
Она показала ему свою комнату, потом столовую, потом они прошли на стадион. «Ух ты, здорово» - Пашка остановился перед двумя высокими качелями-лодочками. «Правда, хорошие? На них можно до неба взлететь. Только нам еще не разрешают, потому что мы маленькие» - она огорченно вздохнула. «А тебе хотелось бы прокатиться?». «Ага. Это так страшно, но интересно». «Ну тогда пошли. Я же большой, со мной можно». Усадив ее в лодочку и приказав держаться крепко-крепко, он начал раскачивать качели. Сначала осторожно, потом все сильней. В пределах разумного, конечно. Для маленькой девочки и этого было достаточно. Она радостно визжала, когда зависнув в верхней точке, качели обрушивались вниз, заставляя замирать сердце. Она зажмуривала глаза, когда лодочка «падала» на землю и раскрывала их, когда летела вместе с лодочкой прямо в небо.
«А здесь у нас клуб. Пойдем, я покажу тебе свои рисунки» - она тянула его за руку, подпрыгивая от нетерпения. «Валентина Сотбоевна, можно я покажу свои рисунки» - и не дожидаясь разрешения, она убежала куда-то вглубь комнаты. Валентина Сотбоевна, молодая буряточка, посмотрела на Пашку, улыбнулась и неожиданно сказала: «Знаете, а ведь у нее талант. С ней надо заниматься. Приводите Галю в школу искусств, осенью, когда школа начнется». Пашка растерянно кивнул. «Вот смотри». Он ожидал увидеть обычные детские рисунки, ну там, кривобокие домишки, «пусть всегда будет солнце». Ну, а какие еще могут быть рисунки в этом возрасте. И потому он слегка оторопел. В руках он держал настоящий пейзаж: озеро, ивы, вечерний закат. «А здесь у нас ГТО было». И он опять в неверии смотрел на парнишку, рвущего грудью финишную ленточку. Все так же растерянно он посмотрел на Валентину Сотбоевну. Та улыбнулась ему: «А что я вам говорю»…
С того дня родительско-гостевой день стал для него особенным днем. Он ждал его всю неделю, готовился к нему. Он набирал в библиотеке детские книги, оказалось, что Галя читает запоем, четыре-пять книг за неделю. Он покупал ее любимые ириски «Кис-Кис». Жена пекла пирожки, заворачивала в пакеты помидоры-огурцы с дачи. Детей у них еще не было и потому она с пониманием, по-женски мудро, относилась к этой его привязанности. Вот и сегодня, укладывая снедь в сумку, она притворно-сердито ворчала: «Кому укладываю, не поймешь? Завел там себе бабенку молоденькую. Мотается туда каждые выходные. А я их корми». Пашка смеялся: «Ага-ага, променял тебя, старуху, на молоденькую… Слушай-ка, а поехали вместе, а. Я давно хочу вас познакомить. Поехали ».
Она сидела там же, на скамейке чуть в стороне от дежурного зонтика. Она ждала его, привыкнув уже к его приездам. «Галя Новикова!!! К тебе папа приехал» - дежурный пионер кричал во все горло. «Папа» - она соскочила со скамейки, сделала несколько шагом и замерла, увидев Пашку. На секунду, буквально на одну секунду, по лицу ее пробежала тучка несбывшегося ожидания. Только на секунду. Потом она опять засветилась счастливой улыбкой и бросилась на встречу Пашке. «А я сегодня не один. Знакомься, это моя жена, Ирина. Я ей рассказывал о тебе, и она очень хочет с тобой познакомиться». «Здравствуйте». «Здравствуй». «Так. Я предлагаю сегодня сразу на озеро пойти. А то я что-то такой голодный, а в сумке такие вкусные пирожки и морс брусничный. Только давайте новые книги в отряд занесем. Ты, кстати, уже прочитала старые?». «Да-да, прочитала». «Я вам сейчас расскажу про «живую шляпу», там такая умора». Галя, схватив Пашку за руку, потащила его вперед, взахлеб, хохоча, пересказывая ему один из «Денискиных рассказов».
Потом, на берегу озера, умяв в охотку все пирожки, они лежали на песке, как три сытых, довольных тюленя, болтая и смеясь. «Галя, пойдем купаться» - Ирина протянула девочке руку, приглашая. «А я не умею плавать». «Как такое может быть? Такая большая девочка и не умеет плавать? Пошли-пошли, я научу тебя плавать по-собачьи. Я же самый главный тренер в плавании по-собачьи». Пашка смотрел, как девчонки возились в воде, поднимая фонтаны брызг, смеясь и крича. «Я плыву, папа, смотри, я плыву». Она, и правда, плыла, поддерживаемая Ириной, отчаянно молотя руками и ногами по воде. А Пашка сидел на берегу со сжавшимся сердцем…
… Их дом на Проезжей улице он нашел быстро. Дом ни чем не выделялся среди других на этой улице. Войдя во двор, Пашка отметил про себя, что видно по всему отсутствие хозяйского догляда и мужской руки: забор завалился в огороде, дверь в стайке висит на одной петле, ставни-наличники давно не крашены, крыльцо малость покосилось. Постучавшись, он толкнул дверь в избу и зашел: «Хозяева, есть кто дома. Здравствуйте». «Здорова, коль не шутишь, мил человек», - в дверях кухоньки стояла седая старушка, маленькая, скукоженная какая-то, но смотрящая на него недоверчиво, с опаской. «Тебе чего? Если по Нинкину душу, так нет ее. Где эта шаболда шастат не знаю… денег не дам…» «Денег?... А нет, я не по Нинкину душу… Я про Галину…». «Про Гальку-то? А че о ней говорить? Ты откель таков будешь?». «Да, я это… из профкома.. общественность… узнать про условия жизни.. потребности, то се…». «А че условия-то? Вот они условия, гляди. Живем не хуже других, еда есть, крыша над головой тоже». «А мать-то Галина где?». «А кто ж ее, шалаву, знает. Она здеся появлятся тока пятого числа, в день пензии моей. Пятерку выклянчит и все, опеть пропала». Старушка махнула рукой и села за стол: «Ты, присаживайся, мил человек. Надысь с ГРЭСу приходили, из женсовету. Говорят, лишать будут Нинку прав родительских. Во как. А Гальку в детдом!!! А как же я, спрашиваю, я-то здеся. Грит, с вам нельзя, старая вы. А и есть старая, толька из-за Гальки и живу еще, что ба ее вырастить. Да, ты, садись-садись, вот сюды». Она вдруг взяла Пашку за руку, крепко сжав кисть. Другой рукой она стала оглаживать его рукав, при этом подслеповато заглядывая ему в лицо: «Мил человек, вот тока нельзя Гальке в детдом, погибнет она тама. Там жа все одинаковы, одинаково стрижены, одинаково одеты, одинаково учатся… А она другая… Знашь, она в четыре года до ста считала… она в пять читать выучилась сама… Слышь-ко, она мне с шести лет сказки рассказыват, прочитат, а потом мне пересказыват… да так складно, на разны голоса… Мил человек, нельзя ее в детдом…» Пашка слегка опешил и от новости этой, и от бабкиного напора: «А продуктами-то как сейчас у вас. Может помощь материальную какую-нибудь?» «Да нет, сынок, с продуктами у нас хорошо. Картошка своя, капуста-овощи, мясо Ринатка-сосед подкидыват иногда, на хлеб-чай-молоко денег хватат… А помошь-то? Сынок, пальтишко бы Гальке, зимнее. Холода уж скоро. А старое-то мало уже, руки по локоть из рукавов вылазят… вот пальто бы…» «Пальто? С пальто решим, мать. Я там видел, в ограде у вас забор завалился и дверь в стайке. Я завтра вечером приду с инструментами, подправлю» «Да каво ж, паря, ты че? Своих делов нет че ли…» «Да это от профкома» «А… ежи ли от профкома, то чево, приходи, канечна». Пашка поднялся из-за стола, прощаясь. «Ты уж, сынок, про пальтишко-то не забудь там» «Не забуду, мать. Решим… и с пальто…и с детдомом»….
… Павел потянулся всем телом, хрустко разминая суставы. Ох ты, уже полвторого на часах, засиделся что-то он. Жена, умаявшаяся приятными предсвадебными хлопотами, давно уже ушла спать. В комнате дочери свет не горел, но была слышна негромкая музыка. Не спится невесте в последний день в родительском доме. Вовка опять до утра не появится, придет опять расхристанный, ошалело-счастливый. Ну, тут дело понятное, первая любовь у парня, такие дела. Он тихо-тихо прошел в спальню, прилег с краю. Жена тут же, поерзав, устроилась головой у него на плече: «Чего так долго?» «Да, задумался что-то. А ты чего не спишь?» «Не знаю, тоже думаю… а помнишь, как я ее на Щучке плавать учила?..» «Помню-помню, спи давай. Завтра суматошный день будет».

 

[olegg]

Класс. Спасибо, Андрей.
Владеешь.

 

[Искандер]

Мы в ответе за тех...​

Андрей Ширяев

… Павел потянулся всем телом, хрустко разминая суставы. Ох ты, уже полвторого на часах, засиделся что-то он. Жена, умаявшаяся приятными предсвадебными хлопотами, давно уже ушла спать. В комнате дочери свет не горел, но была слышна негромкая музыка. Не спится невесте в последний день в родительском доме. Вовка опять до утра не появится, придет опять расхристанный, ошалело-счастливый. Ну, тут дело понятное, первая любовь у парня, такие дела. Он тихо-тихо прошел в спальню, прилег с краю. Жена тут же, поерзав, устроилась головой у него на плече: «Чего так долго?» «Да, задумался что-то. А ты чего не спишь?» «Не знаю, тоже думаю… а помнишь, как я ее на Щучке плавать учила?..» «Помню-помню, спи давай. Завтра суматошный день будет».

Если было бы возможно - поставил бы тысячу лайков ! Умеешь душу тронуть !

 

[Андрей Ширяев]

Спасибо на добром слове. Прикольно выщло с этим рассказом. Я его выдумал полностью, лишь поместив в знакомые "декорации" родного городка. А мне потом не раз писали, мол, помню-помню эту семью, мол, жили с ними по соседству. Такая вот, блин, сида искусства.

 

[Андрей Ширяев]

сегодня солнце зашло за тучи...​

Андрей Ширяев
Она появилась на остановке словно из ниоткуда, из эфира, из космоса. Как Афродита из набежавшей волны. Вот еще миг назад мир был сер и уныл и вдруг... ОНА!!! Высокая, красивая, привлекающе-зовущая, зовущая куда-то в небеса, на облака, к ангелам. Ведь она сама ангельского вида. А как же? Лицо классической красоты: четкий овал, огромные синие глаза, греческий нос, тонкие стрелки бровей, минимум косметики. Русые волосы собраны вверх, открывая стройную шею, переходящую в... тут бы сказать "тело". Но язык не поворачивается так сказать.... Тело - это у бегемота, у вон того мужчины, у меня... Здесь же что-то невесомо-прекрасное, изумительно-непередаваемое. Это совершенство, это идеал. Длинные, стройные ноги с изящными щиколотками, именно теми, за которые средневековые рыцари воевали с драконами. Изящная, идеальных форм, не дающая ни одного повода усомниться в совершенстве, попа. Вот, если бы я лепил из глины свой идеал этой точки красоты женщины, я бы выгладил из глины именно это. Выше осиная талия, словно изящный сосуд, поддерживающий спелые гроздья винограда. Тяжелые полностью сока, полные сочностью тяжести. Перси. Именно они.
Я просто застыл, как соляной столб, как новобранец при виде генерала. Да и ладно бы я. Но оглянувшись, я понял, что я не один. ВСЕ!!! Все мужчины на остановке смотрели на нее. ВСЕ!!! Два пацана-школьника, смущаясь и пряча взгляды, просто поедали ее глазами. Едущие на работу и обычно при этом полуспящие, мужики, вдруг, проснулись. И задвигались, засуетились, переглядываясь и волнуясь. Даже старички-пенсионеры, ждущие на скамеечке свои пригородные автобусы, даже они приободрились как-то. Да ладно бы мужчины. Женщины-девушки на остановке заволновались от такого напора красоты.... И вдруг звонок мобильного. У нее. Афродиты. Не иначе Апполон, ну может быть Зевс. Она говорила по телефону:
"Але, ну че ты? Каво гонишь-то? Я ж вчера об этом базарила. Фигня все это, замуты, лбя..."

 

[Андрей Ширяев]

А вот такая зарисовочка после воскресной прогулки на Хехцир. Кстати, похвастаюсь. На обратном пути я прошел аж четыре с половиной км, по лесной дороге, вверх-вниз. Аж за час!!! Нынче для меня это рекорд. Совсем хреновенький стал.


.... Пятничный ночной, первый в этом году, снег в городе сошел уже к полудню субботы, оставшись лишь обрывками воспоминаний в затененных местах. Но мы все же ждали, что в Хехцире он сохранится. Все же лес, да и повыше там, чем в городе. Увы, и там нас ждал слабенький, клочковатый, мало похожий на настоящий, снежный покров. С верхушек высоких деревьев вчерашний снег уже посдувал ветер, на земле, еще не промерзшей от холодов, снег стаял. И лишь отдельные, невысокие елочки, спрятавшиеся в тени, еще красовались в белых перилинках, кружась и похваляясь новым нарядом, напоминая маленькую Дашу, твердящую: "А я... а я... а я буду снежинкой, такой воздушной в белом платье"...
Озеро под Оленей сопкой уже замерзло, покрывшись тонким пока, но уже настоящим ледком. Три утки-мандаринки, плавающие по озеру в прошлые выходные, уже улетели. В теплый Китай, к своим мандаринам. Вообще-то, мы в первые за долгие годы на Хехцире увидели их, еще и так близко. Озерко-то небольшое, десять на тридцать метров, от силы. За неделю до того Иринка высмотрела в нем играющих рыбок, а в этот раз натолкнулась на уток. Три особи, ни мало не смущаясь, не обращая внимания на носящуюся по берегу Афину, плавали, ныряли, подплывая к нам на расстояние не больше полутора метров. Как их сюда занесло? Я слышал, что они водятся на Хехцире, но только с южном стороны хребта, в долине Чирков. Не иначе у этих были клички Шерхан, Табаки и... кто-то примкнувший к ним. По другому не обьяснить, почему они оказались на северной стороне Хехцира. Наверняка ведь, решили "А мы пойдем на север, а мы пойдем на север..."
А у фигвама нас ждал сюрприз от гостя. Аккуратная такая какашечка, в виде колбаски, на скамейке в беседке. Как говорится, хорошо не на столе. Думаю, это была лиса, у нее охотничьи угодья в этом районе, зимой постоянно встречаем следы, ровной стежкой петляющие по лесу и ямы-раскопы в снегу. Нынче окончательно поняли, что фигвам свое отжил, из-за пролома в крыше вода все лето заливалась внутрь В итоге напрочь сгнили полы, да и кровля тоже, доски почернели. Увы, восстановлению не подлежит, проще новый построить. Но это уже в следующем году.