Владимир Смирнов "Крик сквозь стекло"
Солнце сияло в мире. Оно заполнило вымерзшие небеса, сверкало в зеркале бухты, застывшей ртутно меж каменно-серых сопок, колюче искрилось в отвалах снега вдоль укатанной полосы, безмятежно прыгало в меди оркестра, детски-смешливо слепило глаза - и потому летчики, технический люд и просто ротозеи не могли получить толком удовольствие, созерцая, как садятся только что прилетевшие сюда, на заполярный аэродром, союзники.
Первый "Харрикейн", уже снижался. Вспыхнул радужный блик на кабине, донесся строенный хлопок резко сброшенных оборотов, истребитель изящно просел - и, взметнув сверкающий шлейф снежной пыли, помчался по длинному коридору ВПП.
- Хор-рош! - одобрительно крякнул стоящий перед группкой пилотов коротышка в кожаной черной шапке и широком летном реглане.
Самолет пронесся мимо; в распахнутой кабине торчала голова пилота со вскинутыми на лоб очками, оранжево светился высокий воротник "капки"; истребитель длинно затормозил и аккуратно встал в конце полосы перед солдатом-финишером, высоко вскинувшем красно-белые трепещущие флажки. Финишер поманил ими самолет и почти побежал спиной вперед по рулежке. "Харрикейн" взревел прогазовкой, свирепо выбросил струю синего дыма и, устало пофыркивая, послушно покатил на стоянку.
- Разрешите, тварщ плковник? - дребезжаще осведомился обалдевший от холода дирижер - он уже трясуче подергивался во флотских ботиночках, и уши его жутко голубея, стеклянно торчали из-под бравой фуражечки. Крепыш в реглане не оборачиваясь, запрещающе буркнул. Дирижер тоскливо вздохнул и опустил вскинутые было руки.
Один за другим истребители, рокоча, проносились по полосе и заруливали на стоянку.Из тесных кабин выбирались настороженно улыбающиеся пилоты в коротких меховых "канадках", жали руки официально-серьёзным русским механикам и собирались в тесную группку, лихо козыряя оттуда встречающим картинным отмахом ладони вперед.
- Не волнуйтесь, господин полковник, - мягко сказал в спину реглану прилетевший позавчера на перегонном "хемпдене" лейтенант-переводчик. - Аварийных посадок не будет. Почти все пилоты - ветераны Битвы за Британию.
Полковник хмыкнул. Русские летчики переглянулись. Высоченный, роскошноусый, неожиданно загорелый британец в неподражаемо смятой "блином" фуражке небрежно сунул планшет под мышку, вежливо переждал грохот прорулившего мимо "харрикейна" и что-то негромко сказал, стягивая мягкую перчатку.
- Господин полковник? Командир нашей эскадрильи, майор Королевских военно-воздуш... - договорить переводчик не успел: над головами с содрогающимся ревом и свистом пронеслись два "Warhawk'а" и крыло в крыло великолепной парой взметнулись в вертикаль. Майор чуть поморщился и , не поднимая головы, произнес сдержанно-извиняющуюся фразу.
- Два волонтера из Соединеных Штатов, - переводчик усмехнулся, - Грамотные, сильные пилоты, несмотря на возраст. Но относительно дисциплины, принятой в Вооруженных Силах Его Величества, эти парни... - его слова потонули в нарастающем реве: американцы, переломив "свечу" в "петлю", сорвали её в пикирование, разом выравнялись, рывком разошлись и, одновременно вывалив шасси, пошли на полосу. Переводчик посмеивался. Майор не сдержал в себе летчика, блеснул глазом и взбил согнутым пальцем великолепный ус. Русские пилоты понимающе ухмылялись, переглядываясь.
П-40 прокатился мимо. Из просторной кабины широчайше улыбающийся летчик размашисто помахал встречающим.
Американцы заруливали к капонирам. Технический народ скептически разглядывал красочные акульи пасти, украшающие носы истребителей.
- Нисчак... - сумрачно оценил механик - дядька лет под пятьдесят, облаченный в российски-неизбежную замасленную фуфайку, измызганные ватные штаны и лысую до блеска "веревочную" шапку. - А вот как на счёт ганса - ему понравится?
Парень выключил зажигание, пощёлкал переключателями, со стуком отбросил с плеч на борта привязные ремни и, подмигнув, осведомился:"They say the Russians like Stalin vodka and soccer?"
Механик непонимающе пожал плечами и проговорил, заглянув под плоскость: - И языка нету, и звезды не как у людей. Все сикось-накось...
- Welt, old chum, - американец, ухмыльнувшись, сунулся в кабину и... вскинул на ладони мяч. Облезлый, ободраный, великолепный футбольный мяч! Глаза механика полезли на лоб. - Shall we clear everything up right away?
- Наш парень! - захохотал вынырнувший из-за разворачивавшегося бензозаправщика здоровенный русский лётчик в куртке нараспашку, из-под которой торчал толстый коричневый свитер. - Эй, Джонни, с приездом! Пас сюда!
- Hi! Take it, Mac! - американец мощный профессиональным ударом кулака прямо из кабины влупил мяч в сиганувшего восторженным прыжком русского. Механик не успел выругаться - лязгающим мерзлым железом ударил оркестр.
Жёлто освещенный зал Дома офицеров флота с крашеными корабельной шаровой краской стенами был старательно украшен еловыми лапами, вкусно пахнущими морозом; в расставленых на столах латунных стаканах 37-миллиметровых зенитных снарядов торчали бумажные цветы. На сцене, а столики были расположены прямо в актовом зале, по углам рампы зеленели в подставках две симпатичные полярные березки. Все это сообщало некую новогодность празднику встречи.
Над сценой провисало ещё влажное полотнище с двуязычной надписью: "Да здравствует англо-американо-советская боевая дружба!" Зал заполнили морские летчики, меж которых восседали сияющие гости, а на сцене полным ходом шел концерт, в котором победоносные частушки типа " Что такое вас ис дас? Немцы драпают от нас!" перемежались с разухабистым буцаньем подкованных ботинок девушек БАО и связи, отплясывающих во взвизгах и разлете форменных синих гюйсов и явно не форменных широких юбок дежурное "Яблочко".
Англичане были в восторге. Они потеряли знаменитое британское "лицо" и после каждого номера азартно лупили в ладони, одобрительно перекрикиваясь через зал - тем более, что, суда по блеску их глаз и щедрости движений, русские оказали им истинно летное гостеприимство; во всяком случае, две нормативные бутылки на столик - водка и шерри - уже стояли опорожнеными, но при этом всюду слышалось музыкальное позвякивание стекла. Под зашторенным окном шло свое действо: нервноглазый, с темным от хронического переутомления лицом худощавый капитан, успевший несмотря на свои 25-26 лет, повоевать всерьёз (о чем свидетельствовали боевые Красная Звезда и Знамя на потертом кителе), сидел со значительно-похоронным видом, сосредоточенно глядя в никуда, а руками совершал нечто под столом, там, куда были опущены правые руки его соседей - двух русских и англичанина. Английский летчик явно насаждался происходящим; он едва удерживал мальчишеский смех, лукаво косясь по сторонам.
- О-оп! - негромко скомандовал капитан. Четверо разом вынули из-под стола стаканы с плескающейся желтоватой жидкостью. - Ну... В небесах, на земле и на море?
- Принято, - серьезно кивнул сосед справа, сдержанный, лет под сорок старшина с такой же Красной Звездой и тускло-серебряной "За боевые заслуги" на темно-синем офицерском кителе.
- Нет возражений, - солидно подтвердил сосед слева - юный девичье-синеглазый бледный лейтенант, изо всех сил не замечающий наград товарищей.
- To our common victory! - решительно закончил англичанин.
Стаканы дружно брякнули. Все браво выпили, кроме капитана; неожиданно столкнувшись взглядом с оказавшимся за спинами его товарищей полковником, он вежливо приподнял свой стакан:
- Настой трав, товарищ полковник. Исключительно в целях здоровья, - и, прихлебывая, неспешно выцедил под ироничным взглядом полковника "настой", не поперхнувшись и не моргнув. Англичанин, почтительно пронаблюдав процесс, пробормотал:
- A very good job, damn it...
- Кузьменко, на минутку... Веселитесь, веселитесь! - осадил он вскочивших приятелей и союзника. - Я бы не хотел, чтобы у вас были неприятности, капитан...
- Но ведь сегодня нет работы, товарищ полковник. Ни погоды, ни немца, даже дня уже нет...
Полковник вздохнул и слышно только капитану сказал:
- Я не о том, Кузьменко. В данный момент вы не на службе. Но вон там, под сценой, отдыхает наш "особняк". Майор - мужик правильный, но он-то как раз на службе. А ты, Сашка, лапы под стол суёшь. Опять же с графинчиком.
- Не графинчик это - фляжка...
- Са-а-ашка!...
- Есть! - спохватился Кузьменко.
- Вот и умница... Продолжайте культурно отдыхать.
Кузьменко уселся и подцепил лист моченой капустки. Англичанин подождал, пока он схрустит лист, и заговорщически перегнулся через стол:
- Don't be upset, buddy. A tarnished reputation won't be spoiled anymore by cold water when are in it. God help us then... - И суеверно постукал по крышке стола.
- Угу, - согласился ничего не понявший капитан.
Англичанин вытянув шею, оглядел зал. Сквозь разноголосый гул и патефонную музыку, которую завели на сцене, всюду толковали:
- ...мне на хвост, я на "Чайке" всегда в горизонталь оторвусь. И - привет! Я вообще могу прям на заднице развернуться, а "харрикейн" твой - утюг утюгом. Пардон конечно...
- ... а ты её грибочком! На, Роби - вот этот. Во-о... Прошла? А?! Про-ошла, милая... Самый русский закусь.
- ... и восемь стволов - не мои четыре. Но, прикинь, пистолетный опять же калибр. Да ты в курсе: позавчера мне "сто девятый", падла худая, "брюхо" выставил, а я как из рогатки, м-мать...
- ...с ходу гол влупил. Но! Оказывается в их футболе и по сусалам можно, каково? Да вот, и англичане в ихнем футболе не рубят, верно, Тони? Во - и Тони говорит.
- Ни хрена он не говорит уже. Не может. А плохому танцору... Э, мужики, вон тот янки-футболер!
К столику Кузьменко подгреб, уже крепко поддатый, давешний, паренек-американец. С очаровательной непосредственностью выдернув у опешивших соседей освободившийся на миг стул, он локтем спихнул с живота на бок здоровенную матерчатую кобуру, оседлал стул и с грохотом въехал за стол, радостно сообщив русским летчикам:
- Sandy! Sandy McAllen, Muskhogie, Oklahoma, - и, не вставая, браво отдал честь и протянул руку капитану. Был он весь какой-то симпатично нараспашку: Battle-dress расстегнута, галстук запихнут под расстегнутую же рубашку, смятая пилотка торчит из-под левого погона, русый чубчик задирист и весел. Он ткнул большим пальцем в два латунных "кирпичика" на матерчатом погоне:
- Lieutenat. The valiant naval aviation of the valiant US A. I'll stand a round, gentleman. - Подмигнул и выволок из-под брючного ремня яркую плоскую бутылку. Кузьменко горестно поглядел через зал в сторону сцены и обреченно пихнул по клеенке стола к парню свой стакан.
- O'key! - сказал Сэнди, лихо расплескал виски по стаканам, задумчиво пересчитал их и, набулькав в стакан Кузьменко еще, отхлебнул из него и сунул стакан капитану:
- О'кей так о'кей, один черт, - согласился Кузьменко. - С приездом на наш курорт, ребята.
Сэнди серьезно кивнул, принял недопитый по-братски стакан и, вознеся его над столом, потребовал у англичанина:
- Listen, limey, tell him...
- Go to hell, - добродушно возразил англичанин. - I'm not limey, and you're not in Oklahoma. I'm Layton. Understend? Captain Antony Layton, an officer of His Majesty.
- O'key. You know better. But anyway, tell him that...
- I can't.
- Wnu the hell are you sitting here then?
- And you?
Сэнди поразмыслил, сморщил лоб и согласился:
- You're right again. You, limeys, are smart guys... Here's to the King, gentlemen. God help him! And to the good guy Delano. I guess Lord Gog respects the President. And to our sweetheart Victory!
Он опрокинул стакан,вслушался, осторожно выдохнул и вытащил из заднего кармана брюк бумажник. Нагнувшись к Кузьменко, протянул ему фотоснимок:
- I hear you're from Ukraine.This is my mother. Understand? She is from you country. Olga.
- Ольга? - удивился капитан. Оба русских сунулись к фото.
- Olga, - подтвердил Сэнди. - Se-me-now-ka. Yes. You've got a city there - Poltava. She's from there. Understand?
Русские разом странно уставились на онемевшего капитана и разом перевели глаза на настырного янки. Англичанин забеспокоился:
- What have you scared them with? What have you blurted out, huh?
- Полта-ва? - протянул капитан, смерив Сэнди взглядом. Тот серьезно кивнул, не отводя глаза. Лэйтон завертел головой, привстав, нашел переводчика и, перекрывая шум в зале, заорал:
- Alex! Hey, Alex! Come here, please. Just for a minute! We've got a damned interesting falk here!
Переводчик сердито-уныло сказал:
- I demand a double paument, guys.God damn it all. I need a drink. And I've got no time. But by God...
- O'kay, o'kay. Stop buzzing, - сказал Сэнди, не поднимая головы. - The drinks are on the house. Tell those yuys my mother is Russian. No, i mean, Ukrainian. From to Poltawa district, or what they call it... Whu are you staring at me? Her father came to out country God knows when! But my old man is good hundred percent American, farmer and White man. So i wanted...
Переводчик, держа на весу пустой стакан, устало переводил.
- Я не большевик. Нет, джентльмены. Они все с приветом. Они б и меня шлепнули, как своего царя - я ведь этот, как его... Да, буржуй. Кровопийца.Сраный миллионер со сраной фермы.
- Ты чего перед ними раздеваешься? - поинтересовался Лейтон.
- Чтоб они знали... Слушай, не суйся, лайми. Ты вообще не американец. А летаешь на нашем бензине. Да в Оклахоме!.. Впрочем, ладно, о чем это я? А, да! Сейчас я временно русский. Я не верю красным - да, джентльмены, хотя в принципе мне плевать на политику. Вот черт, выпивка катастрофически кончается. Лайми, у тебя есть? Ну, конечно... Так вот, просто я не люблю тех, что бьёт детей. Я выслушал, что сказала мама насчет этой склоки с Гитлером и его психами, и сказал себе:"Сэнди,ты же не плохой парень. Ты должен набить морду всем этим сраным фюрерам. Ты ведь тоже немножко русский". И я понял - сейчас всякий стоящий парень немножко русский, и...
- Господи, притормози, парень! - взмолился переводчик.
- Стоп! - сказал Кузьменко и выволок из-под стола флягу. - Скажи ему... Мою мать зовут Ольга. Ох, елки-дела!.. И она из-под Полтавы. Только село другое. Решетиловка. Слыхал?
- God merciful, save me, a poor sinner. I guess you guys have gone a little crazy. - Переводчик выпил, отер пот и послушно перевел. Глаза Сэнди полезли на лоб. Кузьменко открыто, торопливо разливал из фляги. Сэнди сгрёб стакан в кулак и, вскочив, заорал на весь зал:
- Hey, everybody! I've found him! I've found myself!
Зал ошарашено затих. Сэнди поливая стол и головы соседей, тыкал стаканом в мрачно-торжественного Кузьменко:
-This Russian... This guy... Our mothers are Olga?s! They belong for the same homeland! We've met my brother and me here! I drink to him, our family, to our common cause!
Переводчик повторял даже интонации. Зал напряженно слушал. На сцене девушки-матросики дозревали до всхлипа.
- Тэк-с, - негромко констатировал старшина. - Спасибо родственничкам. Штрафбат обеспечен. Достукались.
- Не размахивай ушами, - сказал Кузьменко, вставая. - Страшнее, чем у нас на работе, уже нигде не будет.
-Gentlemen?s! - с достоинством вскинул руку тоже поднявшийся английский комэск. - Since what we would like to express officially a little later has already started spontaneously, I as a commanding officer...
Он остановился. Меж столиков быстро шел командир полка в сопровождении дежурного офицера.
- Извините, господин майор... Товарищи летчики!.. - Музыка оборвалась на взвизге игры. Полковник медленно оглядел зал. - Экипажам Кузьменко, Ларина, Черных, Ковтуна, Антонова, Сутормина - на выход. Остальным... Продолжайте отдыхать, товарищи.
По залу прокатился дробный перестук стульев. Двенадцать молча, не прощаясь и не оглядываясь, пошли к выходу, мгновенно оторвавшись, отделившись от тепла и света, и остающиеся в этом живом тепле так же молча, не прощаясь, провожали их, глядя в спины сквозь невидимую и неприступную преграду, в мгновенье вставшую между ними - между этой и той сторонами одного мира.
-Sir? - поднял брови майор. Зал настороженно ждал - темные глаза, застывшие в инерции веселья лица. - Excuse, but... A mission? As you allies sir, we probably have the right...
- Хорошо, майор, - негромко согласился полковник. - Конвой. Немецкий конвой. Его случайно обнаружил разведчик погоды. К нему не подходил, но "сто десятых" прикрытия видел.
- But whether, Mr. Colonel? Time?
- Именно. И удаление от побережья. Немцы серьезные вояки, майор, и они хорошо умеют считать.
- We have know them for a long time... Gentlemen!
Англичане, уже стоящие в ожидании готовно выдернули пилотки из-под погон.
- Это недопустимо, майор! - предостерегающе вскинул руку комполка. - Вы все, кхм... скажем, устали. Праздник. Не знаете театра. Не налажено взаимодействие. Да с меня не голову, а!..
- That's enough, sir. We are officers of His Majesty, and we know our duty! I beg your pardon, sir. It's time! - И майор водрузил упрямо торчащую длинным козырьком вперед великолепную фуражку. Его летчики уже пробирались к выходу.
- Well said. Excellent, Major! - громогласно одобрил Сэнди и победно оглядел зал. - Ronnie, where you? It's time, old chum.
Прищурясь полковник с сомнением оглядел усердно застегивающегося американца, сказал: «Гхмр-р-р...» и исподлобья глянул в глаза майора.
- Погодите, я не сказал главного... Буду честен - я надеялся на вас, но... Наши штурмовики пойдут на цель без прикрытия.
Зал замер. Двенадцать русских молча стояли у двери. Англичане застряли на полпути. Брови майора взметнулись на лоб.
- Караван - вне радиуса готовых И-16. Вот в чем дело... - он пожал плечами, ни на кого не глядя. - "Харрикейн" достанет. Но минуты три над целью. Не больше. Так-то, майор...
Англичане переглянулись, косясь на угрюмо-спокойных русских со странной смесью страха и суеверного почтения.
- Словом, майор... Права я не имею. Впрочем, вы тоже. Да и - смысл? Это будет не вылет. А мы... Мы - дома. Так что...
- Sir! - раскатисто-тихо пророкотал британец, нависая усами над ссутулившимся полковником. - We fought over Malta, the Channel, and London. What does refusal mean?
Сэнди шумно вздохнул и поправил кобуру. За кулисами с грохотом упала табуретка. Полковник продрал пятерней брови, снизу вверх глянул на британца и, протянув руку, тихо сказал:
- Я надеялся на Вас, Батлет. Здорово надеялся. Благодарить не буду.
Англичанин усмехнулся и отрицательно качнул головой.
Спотыкаясь и скользя на накатанном снегу, летчики бежали к стоянкам в густом, качающемся волнами низком реве прогреваемых механиками двигателей. Сорванный винтами снег несся, вихрясь,за капонирами, безжалостно трепля беззвучно гремящие жалкие кустарники.
Кузьменко, школярски размахивая руками, боком проехался по "каталке" черного льда, хрустко взвизгнув каблуками (эх, черт, унты не успел! Хотя, случись что, прыгать-то в море студеное, море полярное...), затормозил и сразу торопливо полез на крыло, вполуха слушая доклад механика о готовности и уже прогретом моторе. Бортстрелок Попов - тот самый старшина - уже сидел в своей кабине, подчеркнуто-спокойно проверяя УБТ.
Устраиваясь на выстуженном парашютном ранце, капитан увидел американца - Сэнди вприпрыжку мчался вдоль стоянки ИЛов. Увидев Кузьменко, он крутнулся к нему, едва не грохнувшись. Капитан привычно защелкнул парашютные и привязные ремни, запихнул за пазуху куртки пистолет, включился в связь и скороговоркой забубнил, морщась от ледяных ларингов:
- Вулкан? Вулкан, я Свеча-Первый, связь... Ага, отлично... Ясно-ясно... Запуск?
Сэнди заколотил ладонью по плоскости под кабиной:
- I'll follow you, capitain! I remember everything!
- Понял, разрешили... А-ат винта-а!..
- The main thing is that you lead me. Just in case, guy! And I.. - голос Сэнди пропал в низком вое пускача; черный винт скрипнув, тяжело провернулся, в моторе оглушительно стрельнуло - и из закопченых патрубков с булькающим грохотомвылетел клуб масляного дыма. Мотор сипло взревел; механик, тряся ободранным красным кулаком, что-то орал Сэнди; тот засмеялся, на карачках пронурнул под крылом и бегом рванул к своей стоянке. ИЛ мощно дрожал в густом реве; Кузьменко отрешенно застегивал шлемофон, зажав в зубах перчатку; Попов, осыпав изморозь, беззвучно захлопнул над собой просторно-желтый колпак.
От СКП взвилась в низкую муть неба рассыпчатая зеленая ракета.
Над полярным аэродромом метались, серо мерцая, мятущиеся вихри снежной искрящейся пыли. Топорно-горбатые ИЛы, дергаясь на поворотах и хрипло взревывая, рулили в тех вихрях к старту. В дальнем конце полосы, едва различимые на фоне грязно-серых сопок, стояли у кургузой камуфляжно-пакостно размалеванной "санитарки" две фигурки - девочки-медички.
Сэнди лихо взлетел на крыло, небрежно швырнув механику пижонскую пилотку, упал в глубокое кресло, махом напялил шлемофон - и лицо его, глаза мгновенно странно изменились; лихорадочно-уверенно щелкая пакетниками, он, не глядя, воткнул штуцер радио, врубил электрику, топливо, пневматику, гидравлику - быстро, безошибочно и точно; пальцы в мягких перчаткахстремительно мелькали, странно-музыкально; щелчок магнето; тормоза в два качка прокачаны, обжаты; ручка - вся на себя; открыт воздушный кран.
- This is Torch 6 to Volcano. Over. Okay. Starting?
"Аллисон" сонно рыкнул, харкнул застоявшимся маслом и, проплевавшись дымом, свирепо-недовольно заревел. Сэнди постучал костяшками пальцев по лбу, по прицелу и, подмигнув русскому дядьке широко развел вскинутыми руками: "Убрать колодки!" Мрачнея, механик потащил за тросик колодки из-под колес. Сэнди сверкнул мальчишеской улыбкой и, выставив большой палец прокричал:
- Be a good boy and have a couple of girls and a bottle whisky ready for the old cowboy's return!
Механик непонимающе кивнул, старательно улыбнулся и выбросил влево руку: "Порядок - выруливай". Сэнди рывком надвинул только что начищеный механиком фонарь, "Аллисон" оглушительно взревел - и Р-40, метя свистящий шлейф колючей пыли, широко раскачиваясь на снежных заметях, покатил к старту. И горько, длинно смотрел ему в спину, не морщась от режущего ледяного ветра, старый русский механик.
По полосе, напряженно приподнимая плечи, нетерпеливо просвистела первая пара ИЛов и с утробным рычанием перегруза полезла в темнеющее небо; сорвалась со старта и помчалась на острие сверкающей поземки вторая; взвивая переливающееся облако белой пыли, молотила винтами третья в жадном ожидании броска.
Ещё не перекрашенные в полярный камуфляж, серо-зеленые истребители союзников, проседая на перегруженных амортизаторах и длинно кивая, выстраивались в ломанную очередь за стартом.
Пронзительно-рваный пересвист сорванного снега; стоны тормозов; хриплые взрыки сдерживаемых тысяч "лошадей"; гулкий стук винтов на малых оборотах; в наушниках пилотов и динамиках громкой связи на КП - в бульканье и высвистах помех - скороговорка, непривычно перемежающаяся смятой кодом английской речью:
- Я Свеча-5, исполнительный занял, тридцать пять, прошу "добро".
- I repeat, take-off order: by flights; take-off order course: 35 head wing along the runway, 8 meters; the runway is dry; the Russians ask to waiteh out while climbing...
- Я Свеча-3, в наборе, шасси убрано.
- Torch one! Follow the last Russians in 3 minutes.
- This is Torch One everybody."Kiwi". I repeat "Kiwi"!
- Серый, обождем союзников, а то они тут не...
- Свеча-третий! Не мудри! Время! Всем - уходите на работу! Они нагонят на маршруте - всем уходить со взлета, всем!
- Hurry up, gentlemen. A nice evening is ahead!
"Харрикейны" пара за парой рванулись со старта; полоса дымилась тряским грохотом; едва оторвавшись, истребители торопливо "поднимали лапы" в пологом наборе, едва не чиркая винтами "лбы" сопок, переваливали черный хребет и исчезали, уходя к невидимому за скалами морю.
Перевалив иззубренные скалы и проскочив береговую черту - застывший хаос громоздящихся каменных валунов и мутносветящихся изнутри сине-зелено-серых глыб льда, - шестерка штурмовиков резко снизилась и перешла на бреющий полет, прячась высотой. Она ещё не вышла к открытой воде, как её нагнали союзники - истребители проплыли матово-серыми "животами", призрачно мелькая на фоне низкого неба, и, широко покачав крыльями растаяли впереди.
Замелькал под широкими ободранными крыльями полусмерзшийся битый лёд припая; жирная лаково-чёрная вода раздраженно морщилась в морозно парящих разводьях. Штурмовики растянутым пеленгом неслись на высоте метров сорока, гоня перед собой мощную волну рёва и свиста. Откуда-то спереди под крылья вынесся неподвижно застывший на бело-сером льду здоровенный сверкающий морж, задравший округлую мягко-огромную башку; перепуганный неслыханным громом, он медлительно-быстро метнулся по льдине и, взметнув медленно поднявшийся зелёный фонтан, бухнулся в задымившуюся густую воду. Кузьменко засмеялся, глядя через борт. Мчался, мчался назад лёд, отлетая прожитой жизнью...
Вдруг далеко сзади, над тлеющим горизонтом, беззвучно лопнула гигантская глухая штора - и над океаном притушенно вспыхнул розово-голубой свет. Высветилось заголубевшее, почти прозрачное небо, в нем проявились крохотными силуэтиками едва различимые истребители, посеребрились "брюшками" в прощальных лучах - и пропали. Всё. Занавес захлопнулся.
Ломанная цепочка ИЛов неритмично раскачивалась, растягиваясь и сжимаясь, приседая и подвзмывая. Жёлто-хмуро вспыхивали неяркие рваные блики на угловатых кабинах; за стёклами смутно чернели застывшие головы пилотов с серыми провалами неразличимых лиц. Мерцающе застыл глубокий тёмный свет в бешенно-неукротимом вращении хрустально-струящихся винтов.
Лёд оборвался. Плоско легла застывшая черная гладь. Самолеты вышли в открытое море. Пропал берег. Растаяли истребители. И пропал, растаял свет...
В молчащих наушниках - радиомолчание! - щёлкнуло, послышалась хрипловато-гнусавая скороговорка ведущего истребителей. После паузы что-то быстро ответил оператор-переводчик.
- Вот херобень - ничего ж не понять... - пробормотал Кузьменко. - Взаимодействие, м-мать... Навоюем!
И тут же в шлемофоне раздалось на русском - на выкрике:
- Вулкан - Свече! Факел вышел в точку, видит разведчика - эмбээр горит! Караван три единицы, три! Охранение - шесть еди... - голос захлестнула английская разноголосица; эфир взорвался выкриками, командами, неразберихой сленга; опять прорвался оператор. - Факел работает, работает! Шесть... Что? Восемь "сто десятых"! А, ч-черт... - стремительное бормотание, чей-то злорадный вопль, и опять: - ...дцать! О, Боже, их двенадцать! Факел свяжет их - но просит быстрее! Свеча, скорее!
- Узнают союзнички наркомовскую норму...- Кузьменко размашисто покачал крыльями. Штурмовики быстро разошлись веером, рассредотачиваясь. Из наушников неслось взахлеб разноголосо:
- Fuck you Dicky! Break the loop! Break it, sonofabitch.
- ... And thirty degrees left ward... Seven hours,... There, there! Yes!
- Get him! Shoot the jerk, I'll cover you! Kill the bastard!
Кузхьменко каменея серым лицом, слушал стремительную работу оператора - тот гнал синхронный перевод, срываясь с русского на английский и наоборот, не замечая, что уже почти кричит, копируя голоса летчиков, завязавших тяжёлый, тяжёлый бой.
- ...Джефф, я Чарли - я низко на четыре, отсеки его, да-да, я здесь, отсе... О-о-о'кэй, старина, с меня выпивка...
- Есть! Есть первый! Парни, я открыл счёт русским, я сбил его, сби-и-ил! Он горит, вонючий колбасник!
- Брось его, Тони, брось - оглянись! Господи Иисусе, да оглянись же - он справа сзади! Боже мой, Боже - я же не успева...
Сдуваемые ледяным ветром из невидимых щелей кабины, по лбу и переносице капитана ползли горизонтально, мелко дрожа, огромные сверкающие капли...
- Он горит! Лэйтон горит! Тони, прыгай! Прыгай, мы прикроем!
- Тони, если ты жив, молю тебя - прыгай! Да прыгай же, сукин ты сын!
- Кто видит меня, я мористее, они зажали меня, помогите!
- Да где эти проклятые русские?!
- Ещё минута,джентльмены, у нас в запасе целая минута.
И... Вот они! Мелькающие в серой дымке, размазанные скоростью и расстоянием крохотные силуэтики, вовсе не страшные в такой дали, забавно кружатся увлекательнейшей каруселью; застыли три чёрных росчерка дымов, прочертивших смятую бумагу вечера.
- Вулкан? Я Свеча-Раз. Вижу группу расчистки. Работает на всю катушку... - капитан неспешно стянул со лба на глаза выпуклые желтоватые очки-глазищи.
- Есть, Первый... Факел слышит тебя! Просит скорее!
- Пусть фриц увязнет - успеем к свадьбе... - рука сама зло толкнула вперед сектор газа; ИЛ с густым рёвом пришпоренного мотора подвзмыл - и мгновенно-ошеломительно распахнулась вся картина боя.
На выпуклом ониксе моря застыли три тёмно-серых пузатых транспорта; рядом пропечатались вытянуто острые тела кораблей охранения; длинные бело-вспушенные полосы кильватерных струй говорили о "самом полном". Над ними косо висел игрушечно-оранжевый купол парашюта. Небо простегано сверкающим бисером трасс, коричневыми дымами перегруженных моторов; рвались на ветру закрученные в штопор следы сшибленных в океан самолетов. И повсюду в пульсирующей вспышками неразберихе носились длиннотелые "Мессершмитты-110", кувыркались сутулые "Харрикейны", мелькали свирепые крепыши Р-40.
- Я Свеча-Раз, выходим. Вулкан, мы выходим! Факелу - дорогу. Нам дорогу! - Кузьменко глянул через плечо: все они были тут, братья его, мчались за ним. - Пар-р-рни мои! Атака! Атака-атака-атака! - вдруг бешенно выкрикнул он команду и толстым в меховой перчатке пальцем сбросил скобу на рукоятке штурвала. Глаза его, полускрытые поблескивающими в гаснущих отсветах дня очками, яростно расширились. Море, небо, корабли, самолеты - весь мир враз перечеркнут размашистым крестом-прицелом впаяным в жёлтое лобовое бронестекло.
ИЛы мчались в слитном рёве в пологом наборе, выходя в позицию атаки; напряжённо подрагивали под голубыми плоскостями чёрные чушки бронебойно-фугасных наружной подвески, угрюмо серели стрелы РС; схоже чернели в кабинах над левым бортом головы пилотов, выбирающих цели; жутко шевелились длинные стволы турельных УБТ.
- Пришло наше вр-р-ремя! - выхрипел Кузьменко. - Целеуказание самостоя... - договорить он не успел: в предупреждающе -нечленораздельном выкрике ведомого из жуткой каши впереди вывалился двухмоторный самолет и ринулся навстречу - ...ятельно! - закончил Кузьменко и завороженно потянулся вперёд, впиваясь в невероятно быстро растущий силуэт; катились по щекам, дрожа, огромные мутные капли; дёргал кожу под застежкой шлемофона то ли желвак, то ли рвущийся нерв; синеющие губы шевелились в ровном рёве мотора: - Давай, сучара... Тебе нужен лидер? Иди ко мне...
- Левей, командир! Левей, Саня, - мы прикроем!
- Он мой... - Кузьменко, впиваясь в прицел чуть отжал штурвал - и тут в носу "мессера" сверкнуло! Капитан ударил ручку вперед и рванул на себя, ИЛ крякнул, как грохнулся в ухаб, над кабиной бесшумно-страшно мигнула оранжевая счетверённая молния - и, ощерившись, Кузьменко вогнал гашетку в ручку: - А н-н-на!!
Воздух лопнул, в рваном грохоте пушек взвинтился в горящий шнур - и трассы врубились "110"-му в лоб! И он взорвался изнутри, разваленный снарядами и скоростью! В длинном грохочущем ударе ИЛ пронесло сквозь вихрь разлетающихся обломков и дыма.
- До-во-рот... Разошлись... Во-он мой транспорт - танкер... Ух, как просел бортами, "комод"; его пасут эсминец и тральщик, но почему они не стреляют? Рехнулись?!
Корабли вздымаются навстречу, летят косо выше, выше, все быстрей завораживающе кружатся в полёте... Ага-а! Рванули, тар-раканы! Перестроение в "эйч"; поздно, морячки, всё поздно, мы уже тут, и вам хана, ведь мы-то знаем, на что идём, и не свернём, терять нам нечего - а вот вы, сучий потрох, вы на палубах!..
...А они на палубах разом в ахнувшем ужасе увидали вырвавшиеся из обманной дымки вечера в пологом пике русские штурмовики, и сразу всё поняли, - под жутчайший, зубы выворачивающий вой ревунов:"Воздушная атака!" корабли рванулись в перестроение - но поздно, поздно!
Корабельные орудия оглушительно и болезненно-хлёстко, как всегда на первом залпе, ударили в разброс; и караван, до сего мига лишь молча-напряженно наблюдавший воздушный бой, взорвало: борта судов и кораблей озарились сплошным кипением выстрелов. Визжали в сумасшедшем темпе элеваторы, выкидывая из погребов сотни, сотни снарядов; тысячами, тысячами разлетались, раскатывались по трясущимся палубам дымно-горячие гильзы; в бешено-стремительном вращении барбетов, крутящихся за налетающими самолётами, отчаянно-безнадёжно работали расчёты - моряки, сбросив куртки и "капки", в распахнутых на раскалившемся арктическом ветру рубахах, работали, как одержимые.
Резко снизившиеся ИЛы, жутко мелькая в хаосе взорванной воды, уже мчались сквозь поставленную эсминцами водяную завесу; зная, что второго захода не будет - не кому будет заходить! - они на подходе ударили из бортовых стволов, обречённо расстреливая боезапас. Из озарённых белым, пляшущим пламенем крыльев золото-сверкающим дождём посыпались гильзы; по бортам кораблей, искря, ударили снаряды распарывая обшивку, взрываясь в каютах, коридорах, гальюнах, кроша койки, лампы и людей; вспыхивала краска, рвались огнетушители, пули воющим градом хлестали палубы и надстройки; свистящими брызгами разлеталось стекло иллюминаторов, горящими шмотьями кружился брезент обвесов, щёлкали рвущиеся штаги, спинами вперед срывались в ледяную летящую воду сметённые с барбетов комендоры; с мостиков и палуб в азартном безумии палили из пистолетов, ракетниц, карабинов: штурмовики неслись ниже - ниже! - бортов кораблей, выходя в страшную атаку рикошетирующими бомбами с бреющего полета. Топмачтовое бомбометание, дьявольское русское изобретение, спасения от которого нет, от которого не увернуться, не прикрыться, можно лишь молиться...
Есть! Один - есть!
ИЛ слепяще вспыхнул, дернулся вправо, зацепил крылом волну - и мгновенно разлетевшись в куски на ударе, исчез в вертящемся столбе взметнувшейся воды.
Но пятёрка оставшихся рвалась вперед - неудержимые русские ИЛ-2. На них обрушилась, вырвавшись из боя пара "110"-х - и в неслышном торжествующем рёве сотен моряцких глоток ещё один штурмовик выбросил из мотора фонтан брызжущего бенгальского огня - и пронзительно-визжащим факелом, расшвыривая обломки, косо понёсся над водой. И не видно...
... не видно снизу, как, беззвучно крича, карабкается через горящий борт юноша-стрелок, захлёбываясь слезами и ужасом, как мгновенно жарко-весело вспыхивают пшеничные волосы этого мальчика-старшины, липко-проволочными комьями торчащие из клочковатых дыр закровавленного шлемофона; никому не видно, как устало завалилось набок на пробитом заголовнике бронеспинки ало-сверкающее недвижное лицо пилота - того самого робко-завистливого лейтенанта, без наград, и чудесно сияют за разбитыми очками нежно-синие глаза, распахнутые в изумлении смерти. Но зато хорошо видно, как парнишка-стрелок огненым сгустком отрывается от гибнущей машины; и ещё живой человек горящим комком живого тела, вертясь и кувыркаясь, в страшной скорости падения грохается в стылый равнодушный океан - и мигом исчезает в нём...
Но русские жутко-неотвратимо рвутся вперёд, вперёд! Сверху наваливается ещё пара истребителей, и Кузьменко, захлёбываясь ужасным, чёрным матом, ревёт в эфир - всем, всем:
- ...м-м-мать! Прикрытие?! Нас жгу-у-ут!! - а за его спиной непрерывно грохочет УБТ: старшина, зажав в упоры трясущиеся в отдаче плечи, перешвыривает раскалившийся в ледяном воющем ветру пляшущий ствол с борта на борт; полуослеплённый жгущим весь распроклятый мир огромным бешеным факелом, рвущимся из бешеного пулемёта, он отчаянно отбивается, отсекает, прикрывает, беззвучно молясь и матерясь; и плевать на патроны, плевать на расчёты, надежды, на жизнь распропащую - плевать. Сбросить и не промахнуться; не дать себя сбить, успеть выйти на цель, вырвать ещё миг, чтоб всем телом, душой навести не самолёт - себя навести! - и не промахнуться... Но всюду - смертоносные пролетающие тени, размазанные скоростью, мелькающие в диких ракурсах и отсветах боя...
Чёрная тень проносится в блеске винтов - и ИЛ рядом мгновенно охвачен огнём; это же лишь в кино самолёт горит и летит, летит - здесь, в жизни, всё не так, всё страшно! Весь ИЛ вмиг превратился в кошмарно завывающую свистящим огнем форсунку.
- С-суки!.. - безнадежно-смёртно несётся над беспредельным вечным океаном. - Го-о-орим! За Р-р-родину, за Стали-и-ина-а-а!.. Будьте ж вы все прокляты!!!
От горящих крыльев отрываются две бомбы, косо ударяются в воду, взлетают рикошетом и, проплыв медленной дугой, бьют высокий борт судна - и палуба, вышибленная ужасным взрывом, взлетает, рзламываясь в небеса; пылающий штурмовик, разбрасывая воющие лохмотья пламени, с живым хриплым рёвом проносится над кораблем охранения в трёх метрах перед мостиком, и морякам отлично видно разорванное торжествующим яростным криком лицо русского пилота в горящей кабине, его высвеченный пламенем чёрный бешеный кулак, и видно, как раздуваемое ураганом скорости пламя длинными хвостами рвётся из разбитой кабины стрелка; и, разлетевшись в сотню кусков, он вертящейся грудой горящих обломков вспарывает ледяную воду.
- Кид-дай, буть ты... ты проклят! - орёт трясущимся в тряске стрельбы голосом старшина. - Гиб-бнем! Кид-дай, г-гад!..
- Концевой... - цедит Кузьменко; ИЛ справа брызнул стёклами взорвавшейся кабины, его швырнуло боком вверх, он крутнулся влево вниз - в кратчайшие мгновенья! - и в искрении белого огня, в разгоне, разносе гибели зацепил крылом дымогарную трубу шквально стреляющего, извергающего потоки сверкающих снарядов эсминца; крыло медленно оторвалось в ослепительной бензиновой вспышке и, вертясь, плоско шлёпнулось о воду, а разламывающийся самолёт в беззвучном громе обрушился на надстройку, волна полыхнувшего бензина окатила корабль - и уже не эсминец, а несущий высоченную волну белого пламени и клокочущего чёрного дыма, в вое и визге пара, все ещё стреляющий стальной остов несётся в кипении испаряющейся от его бортов воды и бурунов.
Машину трясёт ударами снарядов, пуль, осколков; неслышным треском тряпкой лопнула обшивка борта, жутко обнажив "скелет" нервюр и стрингеров; от алой звезды на крыле летят лохмотья; вылетает вертясь, кусок элерона; оглушительным звоном взрывается приборная панель - и во вспышке взрыва, в синем треске электрики осколки стёкол в сечку рубят лицо пилота, визжат на прочных очках, и вмиг вскипевшее кровью лицо хрипит, перекосившись яростью:
- Врё-шь, суч-чара - я уже тут!.. - бомбы летят вперёд, ИЛ обгоняя их, растянутой тенью проносится над шлюпочной палубой танкера: Попов, привстав, и что-то крича, поливает из УБТ палубу сторожевика, всю стреляющую по самолету - и удар колоссального взрыва нагоняет и подбрасывает многотонный ИЛ, в небеса взлетает огромный чёрный гриб, багрово клубящийся внутри; и Кузьменко оседает враз на ремнях, проваливаясь будто в обморок:
- Всё-всё-всё... Уходим...
Он резко снижается к воде, уходя от обстрела - но никто по нему не стреляет... и гонит штурмовик на бреющем прочь от разгромленного каравана, от бездонной мрачной могилы его сотоварищей, от гнусно ползущих в небо огромных столбов грязного дыма, булькающих облаков пара, ржавчины разорванных "животов" агонизирующих кораблей, отчаянья тонущих в ледяной воде сотен людей - крохотных бессильных человечков, безнадёжно барахтающихся на поверхности бездны. Далеко слева светится голубоватая пелена то ли дождя, то ли снега, и капитан стремится туда - укрыться, спастись на израненной полуживой машине. В безобразные дыры фонаря с визгом рвётся ледяной, свирепый ветер. Морщась и урча от боли, Кузьменко сдёргивает очки, стаскивает зубами перчатку и промокает ею иссечённое лицо, шепотом ругаясь. ИЛ неспешно натягивает высоту - никому не нужный, одинокий в пустом сером небе.Розово сплюнув, капитан кое-как натянул измазанную перчатку, вытащил из наколенного планшета мятую карту - но развернуть не успел.
- Всё, командир, - обреченно сказали наушники. - Финиш...
Он оглянулся - сверху-справа скользил "Мессершмитт".
- Стр-релок??
- Нет. Я пустой... Всё, друг. Мы хорошо летали, Сашка...
Мессер-110 быстро нагонял, идя по дуге. Кузьменко покосился назад, скривился - и, выматерившись, швырнул застонавший Ил в разворот - принять в лоб! Нет - немец рывком умело ушел и, залихватски перевернувшись в боевом развороте, вышел строго в хвост. Грамотный парень... Кузьменко, шипя от боли и отчаянья, вновь рвёт разворот, и, взметнув Ил на крыло, жмёт гашетку. Немец не выдерживает длинной неприцельной очереди, отваливает - и всё сначала.
Кузьменко не маневрирует, он вообще "не видит" немецкий истребитель в упор; выпятив изрезаный подбородок, он ведёт свой избитый Ил прямо - строго прямо. В сгущающемся полумраке бледно пульсирует рваное пламя выхлопов из патрубков "110-го", лупоглазо таращится задиристая такса эмблемы на борту; и в тот миг, когда истребитель неспешно перевалился вправо, чтоб ударить по русскому носовой батареей, - в этот миг на его кабину упала изогнутая сверкающе-дымная трасса! Замедленно разлетается бронестекло, изумленные глаза немецкого пилота медленной пульсацией заливает чёрно-густая струя, стрелок в ужасе кричит, оглядываясь на убитого командира, а самолёт бессильно заваливается набок и начинает падать - падать, падать в разверстый чёрный океан, вычёркивая в застывшем небе извилистую траурную ленту, и беззвучно исчезает глубоко внизу.
Рядом с Илом, со свистом выходя из пике, проносится П-40, и в его кабине сияет прожектором бледная физиономия - Сэнди! Он торжествующе орёт, размахивая кулаком и тыча в стекло два пальца.
- Заткнулся бы... - Кузьменко хрипит от нечеловеческого утомления, он ничему не удивлен. - Стрелок, куда? У меня всё в хламьё... Куда рулим? Где север, где восток?.. - сдвинув фонарь он высовывается за борт и, щурясь разглядывает жирную чёрную полосу на обшивке. - Всё, стрелок, отлетались - масло тю-тю...
- Сколько протянет, командир? Прыгать-то...
- Хрен его знает - доски нет... Пока тянет... Этому что надо?
- Were homebound, guys, - радостно болтает в шлемофоне Сэнди. - I'll stand a round. Today a shot my first down. You know where? I'm a guest here! Of course I'll cover, but it's time to go home.
To have bath here... A sore fhrost is the last thing I want as guest here. It would be simply indecent.
Кузьменко, мрачно шаря глазами по горизонту, широко разворачивается, как ему кажется, на юго-восток. Хоть бы какой ориентир!.. Приборная доска разворочена; с разорваного дюраля свисают, качаясь, разноцветные обрывки проводки, черными кружками болтаются "чашки" приборов, разбитыми "зубами" блестят их внутренности, компас - рваная дыра. И солнца нет, и луны, и звезд, и суши. Всюду, всюду - гнусная мутная мгла.
- Факел? Вулкан? Свеча? Я Свеча-Один, кто слышит меня? Прошу связь! ! шипяще посвистывает эфир. Ночь надвигается на мир. Сэнди висит справа выше. - Свеча-Один просит связь. Всем, кто слышит меня - "Полюс"!
Тишина... Одинокий в пустом арктическом холоде ИЛ летит в неизвестность. И с ним болтается неприкаянной душой американец. Затерявшиеся в холодной бесконечности...
- Хоть бы топливо знать... М-мать, и говорить больно...
Сэнди подходит, он явно встревожен. Кузьменко мотает головой, тычет пальцем в мотор, в потек на борту. Вскинув руку над бортом, стучит по часам, показав пятерню.
- I've got you, old chum. You've had hard time. North is there. There!
Кузьменко кивнул и, старательно улыбнувшись, пошел в вираж с набором.
- Серый, просто потянем к берегу, всё веселей...
Ровно пока ревет мотор. Сэнди всплывает вперед, выше, отчаянно вертя головой. Как там масло? Пора б уже - что не дай Бог.
- Стрелок, тебе видней, когда задымим скажешь... И нечего хмыкать!
- Ладно-ладно... Внизу воды хватит - потушим.
- Тьфу...
- Во-он он впереди - светло-серый силуэт. Да, почти темно. Хороший, видать, парень. Свой в доску. Эй, что это он?! Мигает АНО ч-черт, неужто немцы?!
-Here it is! I see him! Followme, guys!
Качая крыльями, "Warhawk" ринулся по дуге вниз, резко выровнялся, из его кабины сверкающей кометой метнулась вперед ракета и, красивейше сыпля искры, ушла изогнуто в океан. Кузьменко, высунувшись за борт, пытался хоть что-то разглядеть. Сэнди опять нырнул вниз, широко раскачиваясь, выровнялся; опять ракета!
- Саня! - дико орёт стрелок. - Живем! Гляди!
Остров? Впереди - остров! Черное пятно на темной равнине.
- Вижу... Чей он?
- Парень почти над ним... Тишина?
- Оперативная зона - наша?
- Да хрен знает! Где мы?! Ну, так, растак, и перетак...
- Ладно, Серый. Хоть сову об пенек, хоть пеньком об сову - всё едино. Садимся!
Островок невелик. Черные скалы. Светло-серая извилистая полоса галечного пляжа. Светится белая кайма прибоя. Значит, пляж... Как тут ветер работает? Ага, по волне вроде так... Разворот...
- Саня, вон вроде кран какой-то! Но людей не вижу!
- Может, старая метеостанция, зимовка... Ладно, заходим!
Разворот на ветер, со снижением; в конце прямой темнеет вроде мыс, но должно хватить; ещё прижать высоту; американец в вираже выше прикрывает, умница парень; чёрные ломаные углы валунов, изломы осыпей и скал. Не сяду - это же немыслимо! Неужто прыгать? Но это вовсе безнадёга... Ну, капитан? Рубеж принятия решения!
И Кузьменко, чуть подвернув под берег, решительно толкнул от себя кран шасси. Успокоительное шипение пневматики, толчок под крыльями, перестук створок, сдвоенный щелчок замков.
- Сашка, сдурел, давай на брюхо - ведь угробимся!
- Не лезь под руку!
Гася скорость, Кузьменко ткнул "закрылки" - по всем правилам. Странно - но и они сработали. ИЛ нёсся вдоль обрыва, опасно раскачиваясь в его изгибах; у самой консоли жутко пролетали скальные обвалы; справа ждуще лежало чёрное море; навстречу вылетала из мглы белая извилистая лента гальки. Мотор прерывисто прохлопывал на малых оборотах; капитан, вытягивая шею, держал "хитрый газ" и ждал, ждал... - прямой участок! Ручку вперед и на себя, газ убран, ИЛ просел, ручку на себя всю, та-ак... Касание! Стоп-кран мотору! Сдвоенно бахнули колеса, крякающий удар амортизаторов, по плоскостям дробный грохот гальки, вылетающей из-под подпрыгивающих колес; предалями правей, левей, опять правей, ещё! И всей ладонью скобу тормозов - мягко, но до упо-о-ора!
Штурмовик громыхающей железякой пронёсся в метрах от скалы и... И, наконец, встал. Замер. В тишине. Оглушительной, звенящей, уму не постижимой тишине.
Кузьменко, медленно стирал сочащуюся из губы кровь, тупо глядел вперед, где метрах в двадцати мрачно-зловеще чернела стена. Белый лицом Попов, зажмурившись, лежал затылком на бронеспинке.
Внизу звонко капнуло. Ещё. Сухо треснул, остывая, раскаленный сухой бедолага-мотор. Длинно зашипела невидимая в разом сгустившейся темноте волна; мелко живо простучали в откатившейся воде камешки. Тишина, тишина...
Её смял быстро нарастающий рокот, перешедший в рёв - над ИЛом, накренившись пронесся П-40; мелькнуло бледное лицо Сэнди над бортом.
А Сэнди, напрягая до рези глаза, разглядывал застывший тёмной распластаной птицей штурмовик.
