Рассказ от старшего коллеги.

[Arleg]

Часы от Блюхера
Леонид Воробьев

Несколько страниц о прошлом…

На свет Алешка появился летом 1944 года, когда Великая Отечественная война полыхала уже на территории Западной Европы.
В годы горластого, озорного детства ему не думалось о трудностях жизни рядом находящихся с ним близких и родных людей. Он подрастал будучи сам частью их каждодневных проблем. Жил Алешка, как и вся ватага его друзей, не только своими ребячьими заботами. Бывало, заигравшись с друзьями, забывал про домашние обязанности. И получая от отчима очередную трепку, он, стремясь поменьше попадаться ему на глаза, убегал в «гости» к деду Трофиму.
Внуку было спокойней у деда. Суховатый, чуть выше среднего роста , с легким пушком, от когда - то рыжеватой и густой шевелюры на голове, подвижный не по возрасту, он никогда не повышал на Алексея голос.
-Ну, ёкарный бабай! Нос-то чё повесил, небось накуролесил?- слегка дергая его за нос цепкими , в темно-желтых пятнах от махорки, пальцами, с легкой усмешкой спрашивал каждый раз дед. - Не журись, казак, атаманом станешь! Пойдем-ка, мил-друг, с тобой в конюшню коников кормить…
Там, в конюшне, к Алешке возвращалось настроение, незаметно проходили обиды. Он с интересом смотрел, как с любовью дед ухаживал за лошадьми, но сам их немного побаивался. Особенно вороного жеребца Цыганка. Как только Алешка приближался к нему, тот, поводя своими выпуклыми, темно-карими глазами , вскидывался, скалил крупные желтоватые зубы и сердито всхрапывал. Цыганок явно ревновал деда к нему …
Иногда Алешке удавалось бывать на пилораме у отчима , где тот трудился мастером. Ловко орудуя крючьями багров пилорамщики перекатывали толстые бревна, размещая их между захватами цепного конвейера. Интересно было наблюдать, как тот подхватывал бревна и подавал их в ненасытную пасть пилорамы. Крупнозубый ряд, снующих вверх-вниз пил, расплевывая вокруг желтые, пахнущие смолой опилки, распускал бревна на доски. Но близко Алешку к пилораме не подпускали. Опасно. Мама же Алешки работала в городском суде секретарем-исполнителем. Интересного для него, естественно, там ничего не было. Да и строгая охрана не пускала. То, что не простая и даже в чем-то героическая жизнь родителей и деда была неразрывно связана с судьбой страны, с горем и потрясениями Гражданской и Великой Отечественной войн, Алешка в те годы не думал. Не думал потому, наверное, что не только они, а все окружающие люди прошли через эти испытания и потрясения. Да и жили в послевоенные годы все одинаково – трудно. В то время многих кормило свое подворье. Почти каждая семья держала кур, а если была возможность, то и коров и свиней. Возле домов - огородные участки. Ухаживать за всем этим хозяйством, пока взрослые на работе, естественно, входило в обязанность ребятни. Не был исключением и Алешка. Нужно было накормить кур, двух поросят, успеть заготовить на вечер дров, принести воды, подмести пол в доме, помыть посуду, сделать уроки, к вечеру забрать из детского сада младших сестру и брата. А главное - успеть «отличиться»в уличных забавах. Взрослые же считали своим долгом держать Алешку «в ежовых рукавицах». Где уж тут до душевного общения, если он рос, как выражался дед Трофим, « с шилом в заднице да ветром в голове». Повзрослев, Алексей, не раз проявлял интерес к событиям боевого прошлого близких ему людей. Ордена и медали в шкатулках, грамоты и благодарности за подписью командования вызывали чувство гордости за родных . Но ни мама, ни отчим, и даже дед не любили вспоминать трагические военные годы. Изредка, бывало, он становился невольным слушателем, их скупых воспоминаний. Это происходило тогда, когда собиралась у них в доме компания ветеранов войны, друзей отчима. Да, пару раз, с присущим ему юморком , поведал о своем прошлом дед Трофим. Прошло время… Алексей вырос, окончил с отличием техникум, потом вечерний институт. Стал жить и работать в городе Комсомольске-на-Амуре. Сам обзавелся семьей, вырастил сыновей. Появились внуки. А за эти годы дед, отчим и мама, один за другим, ушли из жизни. Тогда только Алексей начал осознавать, что вместе с ними из истории семьи ушла целая эпоха. Еще больше стал это понимать, когда сам достиг преклонного возраста. Негодовал, став свидетелем попыток современных «перевертышей- перестройщиков» оболгать, принизить жизненный подвиг тех поколений, которые не щадя себя , защищали и поднимали из руин страну.
Как-то, помогая внучке выполнить школьное задание по составлению генеалогического древа, он обратил внимание с каким интересом она слушала его пояснения о своих прадедах. Алексею стало стыдно, когда на ее вопрос: «Дедушка, а почему папа мой ничего об этом не знает?», пришлось признаться, что не нашлось в обыденной суете у него времени для того, чтобы рассказать про дедушку и своих родителях сыновьям. Было о чем подумать…Так возникла идея написать о них.

Это повествование расскажет о судьбе деда Алешки, Трофима Филипповича Воробьева, с его истории о часах, подаренных командующим Народно –революционной Дальневосточной армией Василием Константиновичем Блюхером .

Сундук с чудесами

Деду Трофиму довелось поучаствовать в двух войнах. Первой была Гражданская война. Для него она началась в 1918 году, когда ему еще не исполнилось и шестнадцати лет. А во второй войне с «германцем», так он называл Великую Отечественную войну, ему по состоянию здоровья повоевать не пришлось, но довелось в 1945 году «потягаться с самураями»…
Семьи Алешки и деда жили на одной улице имени писателя Максима Горького в городе Николаевске-на-Амуре. Только дом деда был на северной окраине города, рядом с сопкою, и располагался недалеко от конюшни ремконторы. Трофим Филиппович «служил» там конюхом. Его привязанность к лошадям возникла еще, с Гражданской войны. Не раз он говорил :-«Люблю, Ляксей, лошадок за ум и верность, за доброту и терпение. Людям бы у них этому поучиться …» Дедушка Трофим почти каждый день много времени проводил в конюшне, ухаживая за лошадьми.
– Ежели сдружилси с конем, нету вернее и надежней друга чем он. И в холод согреет и из беды выручит, еж ли что. Так-то, Ляксей, смекай, да коняк не обижай! - советовал он внуку, когда тот приходил к нему в конюшню. Дед всегда разрешал ему кормить лошадей, учил внука как правильно запрячь коня в телегу или сани. Объяснял ему, для чего хомут и дуга и прочая упряжь. Что такое трензеля, удила, супонь, хомут, чересседельник, попона, подпруга, стремена, уздечка, вожжи, оглобли и… прочие лошадиные премудрости.
Солнышко уже покатилось к закату, когда, прибежав в очередной раз к деду, Алешка застал его сидящем с блаженным видом на лавочке возле конюшни. Дед щурил на солнышке свои белесо-серые, выцветшие за годы жизни глаза и с наслаждением дымил самокруткой. Неподалеку лежала аккуратно сложенная на мешковинку конская упряжь. Дедушка, как заправский шорник, ловко чинил ее размоченными тонкими полосками сыромятной кожи. Рядом с ним располагался сверток со снедью, да граненый стакан.
- Сядай рядом, «пострелёныш», передохни чуток, - притянув за рукав рубашки к себе внука, продвинулся он на лавочке. От деда пахнуло удушливой смесью самосадно- алкогольного перегара.
- Фу-у-у! Опять ты, деда, пьяный!- искренне огорчился Алешка.
- Не-е-т, внучек, энто ты загибаешь, ёкарный бабай!… Прицел не верный. Я рабочий день оттрубил? Оттрубил! Надыть расслабиться. А посему и нахожусь в состоянии легкого возбуждения, - ткнув в небо прокуренным пальцем, философски возразил дед. – Вишь, как солнышко-то играет, аж душа радуется! Грех саму малость не выпить,- и потрепал выцветшие вихры на голове внука. Легкий летний ветерок, приносил от сеновала волнующий аромат свежего сена. Из полумрака распахнутых ворот конюшни слегка тянуло конским навозом и сеном. В ее глубине слышался легкий перестук копыт и, изредка, всхрапывание уставших за день лошадей. Пыхнув самокруткой в сторону надоедливых мух и паутов, назойливо, с гудением летающих рядом, дед с улыбкой глянул на внука.
- Голодным, небось, шлендаешь-то, Ляксей?! Накось, перекуси со мной картошечки с лучком да потрошками, - улыбнувшись протянул он бумажный сверток внуку. Из уголков его прищуренных, с добродушными искринками глаз, к вискам «разбежались» морщинки .
- Да не хочу я есть!- отмахнулся Алешка!
- Ну, как знаешь, а я …, - дед, не договорив, плеснул из бутыли в стакан немного самогона, приготовил бутербродик с селедочными потрошками, небольшой огурчик…. Алешку всегда поражала в дедушке Трофиме пристрастие к селедочным потрохам и вареной картошечке «в мундирах» с зеленым свежим лучком. Картошечка да зеленый лучок - это понятно, а вот селедочные потроха…
Б-ррр!
- Деда, скажи, почему ты селедкины кишки ешь? Они же противные. У нас, мамка их поросятам отдает!
Дед, одним глотком «откушав» порцию первача, съел свой «закусь» за обе щеки…
– Не-е-е-т, Ляксей …, - похрустывая огурчиком, возразил он,- ни хрена вы, пацанва, да мамка твоя в селедках не кумекаете. Самый, что ни на есть смак у их именно в потрохах и расположон! А с лучком, да с ржанухой энто для первача закусь первейшая. Так-то вот! Могешь сам испробовать, - с хитрецой в глазах предложил он, плеснув несколько капель в граненый стакан.
- Ну, чё-ты,чё-ты кривишься- то! Первач наш пользительный, от его вся зараза скукоживается! Эвон, цыпки свои на руках им протри. Враз отстанут! Глянь-ко, даже мухи от него шарахаются ! Давай, давай, лизни малость! Уважь старого…. За здоровье! Ну, хочь унюхай, ёкарный бабай! – усмешливо продолжал дед.
Внук «унюхал». Ему не понравилось. А дедушка, отобрав у него стакан, «хрустит» себе дальше, отведавши потрошков с корочкой хлеба, да посмеивается. Так и не узнал тогда Алешка секрет его страсти к потрошкам селедочным.
Случилось это позднее…
Уже будучи учащимся Комсомольского-на-Амуре политехникума он, приехав к родителям на летние каникулы, помогал однажды деду навести порядок в душноватом чулане его дома. Заинтересовал, стоявший в полутемном углу, большой самодельный сундук. Бока и крышка сундука были когда-то расписаны красочным орнаментом, но от времени потемнели и утратили свою нарядность. Похлопав суховатой, с прокуренными разбитыми ногтями ладонью по выпуклой крышке, дед не без гордости пояснил: - Моя, Ляксей, работа, чуешь! Сварганил энту красоту своей жонке первой, бабке Фросе, царство ей небесное, в подарок. А уж когда, не помню! Сундук повидал, очевидно, на своем веку многое. Кое-где доски потрескались, краска местами отслоилась. Но своим внушительным видом сундук все еще вызывал уважение. Среди старых, залежалых и пропахших табаком и нафталином вещей, на самом дне сундука, Алексей обнаружил аккуратно сложенную длиннополую кавалерийскую шинель с голубыми накладными нашивками-«разговорами», выцветшие гимнастерку, галифе и буденовку. Буденовка была почему-то не с красной, а с большой и тоже голубой пятиконечной звездой. Но больше всего его заинтересовал длинный японский палаш в блестящих ножнах. На черной эбонитовой рукоятке палаша гарды практически не было. Так, что-то типа латунно- никелированного кольца-обоймы. Ножны, тоже изготовленные из никелированной латуни, заканчивались, почему-то, маленьким колесиком. Прямое лезвие довольно тяжелого палаша имело косой срез и было остро отточено с одной стороны. Оно сверкало на солнце так, как будто отполировали его совсем недавно.
Со всеми этими удивительными находками Алешка подступился к деду.
- А-а-а! ,- отмахнулся от внука дед , присев на край открытого сундука, – Энто у меня на память с гражданской остались и шинель и амуниция, а палашом… капусту на грядках рублю…, - нашелся как объяснить дед.
Но Алешку не устраивало такое пояснение. Он, попытался примерить амуницию на себе и с удивлением, обнаружил, что гимнастерка, галифе для него малы, а шинель, хоть по длине - куда ни шло, в плечах была тесновата, а рукава коротки. Внук озадаченно глянул на деда.
- Ну, вот, устроил тут «маскараду»…,- смутившись проворчал дед Трофим,- Скидавай амуницию. Да, палаш положь обратно! Энто ты, дылда долговязая, а я с измальства был такой, как щас, мал, да шустрый ! Палаш –то энтот я как трофею у японца отобрал…. Как объявили в сорок пятом войну с японцем, я туды и попал. Служил в трофейной команде. Собирали мы апосля боев всякое оружие, грузили на телеги и отвозили сдавать куды надо…
- А япошки- то, ёкарный бабай, бывалочи, так зароются в землю, что долбают, долбают по ним изо всех стволов, самолетами, танками «утюжат», пехота по ним пройдет, а они сидят по своим норам, да помалкивают…, – тут дед на время опять замолк, покрутил головой , вздохнув, затянулся самосадом и продолжил:- Да-а-а, хитрющие были эти самураи! Просидев так дотемна по своим норам, вылазивали и пакостили, сволочи… Посты вырезали, технику ночами минировали, дороги. Вот, как-то наша трофейная команда и обнаружила одну таку нору с энтими самурайскими крысами. Пришлося мне покомандовать . Нас шестеро было , а япошек вдвое больше. Постреляли … Я двоих в плен взял … Один из них, офицеришка, был такой важнючий , как пузырь вонючий. Всё лопотал по своему про «харакирю» ихную. Ну я ему прикладом карабина по башке и устроил «харакирю». Долго он опосля прикладу очухивался ….Вот от него мне на память и остался палаш. Он, перед тем как я его «приложил», все пытался вынуть палаш из ножен. А вдруг бы меня им пырнул, «харакиря» узкоглазая! А как война – то с японцами окончилась мне медали вручили «За боевые заслуги» и «За Победу над Японией»… Разволнованный своими воспоминаниями, дед встал, взял из рук Алексея палаш и, вложив его в ножны, положил обратно в сундук.
В боковой стенке сундука обнаружилась небольшая ниша, прикрытая выдвижной планочкой. Ниша была небольшой. На темно-красном сукне боковой стенки проступал слабый отпечаток чего-то круглого. Алексей вопросительно глянул на деда.
- А-а-а-а, - протянул дед , - тута у меня часы от самого Блюхера хранились. Самые, что ни на есть золотые. Вернее, корпус у них был серебряный, а крышечки позолоченные, с гравировкой : «Бойцу- красноармейцу Трофиму Воробьеву за храбрость и находчивость». Крышечку как открываешь, музыка играла…Так-то вот! Да, жаль, Ляксей, по дурости своей не уберег я их. Стыдная для меня история, но я ее все же расскажу…- Дед достал из кармана брюк свой кисет, свернул самокрутку. -Давай-ка, пойдем во двор, посидим на крылечке. Чё, тут в духоте чуланной, гуторить-то! Да и не покуришь тута всласть!
Крыльцо в доме деда Трофима было высоким, с нависающим карнизом.
Рядом с ним стояла собачья конура, откуда выглядывала, свесив на сторону свой язык, добродушная лайка Найда. Она с надеждой посмотрела
на хозяина.
- Не время, не время ишшо тебе бегать. Попозжей тебя спушшу с цепи. Жди!
...- глянув на нее и махнув рукой, ворчливо сказал дед. Собака, разочарованно проскулив, спряталась в своей конуре. Устроившись на ступеньке крыльца, Алексей готов был к продолжению истории с часами. Дед Трофим, придерживая рукой поясницу, похрустывая коленными суставами, кряхтя, пристроился рядом: - Погодь, дай, закурю, а то история энта, сразу тебе скажу, не короткая. С измальства мово начать придется. Ну, слухай…,- с наслаждением пыхнув махорочным дымком, начал он свой рассказ….

Из колчаковцев в красные партизаны

В семье отца Трофима было шестеро детей. Жили в Восточной Сибири, в одном из сел Новосибирской губернии . Жили бедно. Чтобы как-то прокормить семью, отец отдал девятилетнего тщедушного, страдающего золотухой Трофима в семью старшего брата. Тот содержал при почтовой станции трактир и Трофим стал служить ему в качестве «полового». За это старший брат, раз в полгода, выделял младшему по полмешка ржаной муки. Приходилось маленькому Трофиму прислуживать не всегда трезвым ямщикам да кучерам, мыть посуду, выносить помои, и, отскабливать большим ножом от грязи неокрашенные доски отмывая пол. А еще помогать ухаживать за свиньями, гусями, курами и прочей живностью. За все это родной дядька кормил племянника вареным картофелем с луком и селедочными потрохами да недоеденными остатками ржаного хлеба. Вместо куска сахара к чаю, Трофим чаще от родственника получал подзатыльник или оплеуху. Одевая его в обноски своих сыновей, кроме как «дармоедом», дядька племянника не называл. Спать Трофим укладывался либо в закутке за печью, либо, летом, в сеннике, что стоял рядом с трактиром. Однако, при всем том дядька, избавив племянника от золотухи, обучил его грамоте. Трофим сносно стал читать и писать, разобрался с математическими премудростями и, освоившись, к четырнадцати годам уверенно помогал вести « хозяйственную книгу» прихода и расхода. Дядька, с его крутым нравом, стал подслеповат, но записи, нацепив очки-колеса, каждый раз проверял дотошно и за описки устраивал Трофиму нещадные трепки. Драл ему уши. Так и жил Трофим до самой Гражданской войны . Поздней осенью 1918 года в село вошли колчаковцы. Староста объявил Указ Главы Сибирского правительства адмирала Колчака о всеобщей мобилизации. Взамен одного из своих сыновей, откупившись, дядька сдал в рекруты племянника. Так Трофим стал денщиком у казачьего есаула Корнея Бубенцова. Корней, рослый , с черными как смоль усами и тяжелым, из под густых, нависших бровей взглядом, оглядел щуплую, слегка сутуловатую фигуру «бравого» денщика. Тот, в видавшем виды треухе на голове, в потертых штанах и онучах, в перехваченном обрывком веревки, рваненьком полушубке, восторга не вызывал. Есаул с досадой покрутил головой, смачно сплюнул в сторону и, ухватив пятернёй Трофима за веревочный пояс, развернул его : – Пшел вон, Аника воин! Марш к обозному! Пущай выдаст тебе обувку да одежу по форме. Скажи ему, чё ты от Корнея! Да, мухой, одна нога тут, а друга там. Уразумел?! - и, для убедительности, покрутив увесистым, заросшим черными волосками, кулаком под носом Трофима, слегка оттолкнул его от себя.
Когда, более – менее, экипированный денщик вернулся , есаул еще раз оглядев его, покрутил сокрушенно головой, затем поручил ему
подшить подклад кителя, «надраить»до блеска сапоги, выстирать портянки, получить фураж, накормить и почистить скребком его гнедого. И… так далее... и тому подобное. Начавшаяся служба молодого колчаковца Трофима прервалась на третий день. Поздно вечером Бубенцов с остатком от сотни казаков-забайкальцев, вернулся после стычки с красными партизанами. Вместо успешной карательной операции сотня Корнея попала в засаду и еле унесла ноги. Взбешенный есаул рвал и метал. Не сдерживая ярости, хлестанул нагайкой ни в чем не повинного дворового пса. Тот, привыкший, что Корней его трепал ласково по загривку, выбежал, виляя хвостом, ему навстречу. Вой обиженного пса еще не затих, как есаул уже принялся за денщика. Разъяренному есаулу показалось, что его сапоги были недостаточно «надраены», и он от души «прошелся» своей нагайкой по спине денщика, а в качестве аргумента, добавил еще и «фингал» под глаз.
Денщик Трофим очень обиделся и, размазывая по грязным щекам сопли со слезами, поразмышлял, а ночью, прихватив все документы и револьвер есаула, перешел… к красным партизанам.
Там перебежчика приняли, опросили. Среди партизан нашлись его односельчане, которые и подтвердили личность Трофима. Он, всё что знал, рассказал в штабе отряда. Документы и карта есаула то же оказались кстати. Предпринятая, вскоре, партизанами операция прошла успешно. Так начался долгий четырехлетний боевой путь сначала партизана, а позднее красного бойца Трофима Филипповича Воробьева по дорогам Гражданской войны.

Трагедия в Алексеевке

Больше года в отряде красных партизан Трофим служил по хозяйственной части.
- Непростая эта служба хозяйственная, внучек, непростая...,- отпуская с цепи обрадованную Найду, продолжил свой рассказ дед Трофим.
- Посуди сам, какой из партизана вояка, ежели он неделю-две без харчей, да питья, не умыт, в грязной, обовшивевшей, рваной одеже. Ясно дело- никакой. Боевого-то духу нет! А ежели еще и без боеприпасу, то тем боле. Бери его голыми руками. Провиант, фураж добыть, да сохранность обеспечить, было в то время очень, очень непросто. Население, канешно же, чем могло помогало. Сами, ежели фартило и была возможность, охотились, рыбалили. Редко, правда. От стрельбы да пальбы зверье куды подальше разбегалось. Но все ж таки, тайга - первейшая кормилица была наша, - тут, дед, многозначительно ткнув прокуренным пальце в небо, продолжил…. - А боеприпас, в основном, у беляков отбивали. Завсегда старались держать себя и амуницию в чистоте, а энто, сам понимашь, не токмо для людей, но и для коней важное дело. Всем бойцам радость- горячая банька. Сумлеваюсь, что даже нынче середь мужиков найдется такой, который бы не любил баньку… Да.., а за животиной, само собой, уход, кой-никакой, но, постоянный, был нужон. То подковать, то подлечить… Ну, а ежели кто из бойцов ранен?! Тут особый разговор…В запасе должны быть чистые бинты, холщовые повязки, медикаменты всякие. А где энто все в сибирской тайге-то взять?!, - внук молча пожал плечами. Найда, обежав широкий двор, обнюхав и собрав все «собачьи новости», подбежала к ним. Улеглась рядом с дедом, вытянув передние лапы и преданно и ожидающе глядя на него.
-Ну, чё ты, Найда, лыбишся-то. Жрать, небось хочешь?! Во, Ляксей, природа кака у собак, сколь ни давай ей - всё слопает. Пузо, видать, без дна! Щас покормлю...,- обнадежил Найду дед. Та тут же вскочила и в ожидании, «навострила» уши. Усталое за день солнце медленно катилось к закату, время от времени прикрываясь седыми облаками. Далекий гребень темнеющих сопок, как будто замер в ожидании, готовясь «упрятать» солнышко на ночь. Ветерок, до этого задорно игравший листьями стоящих возле крыльца тополей , как будто притомившись, стих. Вечерело…
- Ну, давай, Ляксей, до завтрева! Приходь-ка, родной, пораньше. Сходим, чуток порыбалим на озеро, - слегка прихлопнув ладонями по коленям и вставая, сказал дед Трофим и пошел, в сопровождении Найды, впереди внука, к воротам, слегка загребая дворовую пыль своими кривоватыми кавалерийскими ногами.
Алексей шел домой под впечатлением от услышанной истории. Для него стало понятно пристрастие деда к селедочным потрошкам. Очень хотелось услышать продолжение …
- Вот, я и говорю, - продолжил на другой день он свой рассказ, по дороге к озеру,- не простая энта служба – хозяйственная! Оченно хлопотная, но важная! Так , незаметно, за разговором пролетело время в пути. Подошли к озеру. Над спокойной гладью, у самого берега, сверкая радужными крылышками стремительно летало несколько стрекоз.
В теплой прибрежной воде, между торчащими ветками ильма проворно сновали жучки- водомерки и испуганно метались стайки мальков. Неширокая, песчано- илистая часть берега упиралась в обрывистый косогор, поросший кустарником и высокими березками. Тропа огибала косогор и полого спускалась к берегу. Ближе всего, у самой кромки обрыва, росла красавица черемуха. Совсем недалеко от основного озера было еще несколько небольших водоемов, густо заросших камышом. Утро было тихим и солнечным. Иногда в тишине раздавались рыбьи всплески и были видны разбегающиеся по озерной глади круги.
– Во, видишь как рыба куражится. Гуляет!...Это она мотыльком лакомится... Нападал в воду за ночь, - пояснил дед. Выбрали место. Оглядевшись, дед достал свой старенький кожаный кисет. В нем лежала небольшая пачечка аккуратно нарезанных газетных клочков. Согнув между пальцами один из клочков, насыпал на него щепотку махры из кисета. Скрутил себе самокрутку. Раскурил ее, пуская в сторону от внука, клубы сизой махорочной дымки. Солнце величаво поднималось, время от времени прячась за веселые, кучеватые облака. Ночная прохлада уходила. Стали досаждать «проснувшиеся» комары.
- А ну-ка, внучек, эвон, нарви-ка травы да полыни. Щас, мы с тобой, комаров дымком погуще угостим, а тожь зажрут они тебя, окоянные.., - доставая из кустов припрятанное без дна ведро, попросил внука дед.
Горьковато-полынный дым потянулся вверх и комаров…, действительно поубавилось. Когда разложили снасти, забросили в озеро подкормку, дед досадливо взмахнул руками: - Во! Старый дурень, червей-то не взял. С вечера в холодке положил, возле рукомойника, в сенях. И забыл! Ляксей, «слетай-ка», принеси. В коробке жестяной они, из- под зубного порошка. Там увидишь. Она квадратна така, серенькая. Давай, быстро! А я пока на хлеб порыбалю…
Опустим подробности, как прибежав в дом деда, Алексей перепутал две одинаковые коробочки, лежавшие в сенях. Схватил ту, что была подальше от рукомойника и поближе к нему. Бегом обратно. Вернувшись напрямки огородами, Алексей не стал спускаться по тропе вокруг, а не теряя времени, окликнул деда, и от кромки заросшего обрыва бросил плотно закрытую коробку ему в руки. Дед Трофим держал раскрытые ладони рук над головой, когда коробочка, ударившись о его суховатые пальцы, раскрылась…. Белое густое облако зубного порошка окутало его голову. Серо-прозрачные глаза из убеленной порошком головы с укоризной глядели на оконфузившегося внука. Вид деда был более чем комичен. Но внуку было не до смеха.
- О-о-ой! Тьфу! Ё-ёкарный бабай!!!! Ляксей, ты чё, не мог глянуть, что там внутрях?! Взял, да добро споганил! Таперича дочкам моим зубы кирпичем чистить, что ли?!, – отплёвываясь, посетовал дед.
Растерянный Алексей только развел руками…. Пришлось сбегать еще раз.
Когда успокоившийся дед привел себя в порядок, процесс ловли вошел в нужное русло. На червя клевало хорошо. Садок постепенно заполняли крупные пескари, небольшие карасики. Попался приличных размеров сомик.
-Деда, а ты беляков-то, колчаковцев, бил?! У тебя, в той, хозяйственной команде, свой конь был и оружие было?!, - пристал к нему с расспросами Алексей.
- А как же ! И карабин был и наган. Энто как у всех бойцов. А вот верховой конь появился у меня не сразу. Сперва все при телеге служил, ездовым… Командир вызнал, что я оружием плохо владею, ни сабли, ни шашки в руках не держал ни разу, направил сперва меня на обучение. За неделю освоил я «курсу молодого бойца». Научилси обходится с карабином. Стрелял, правда, не ахти как метко…А вот шашкой махать, оказалось, не простое энто дело. Не смог я вот так, глядя на человека, пусть он и колчаковец, рубить или колоть. Не смог…Что-то внутри меня не давало… И вроде крови-то особо не боялси. А вот, поди ж ты… Как представлю, что надо будет по живому, да глядя в глаза … жизни лишить… Не смог. Стрелять –то оно попроще как бы. Прицелилси, пальнул! А там пуля-дура …пошла искать. Попал - не попал. Молодой, видно, шибко был… Можа, думаешь, Ляксей, боялси дед твой, трусил?!, - с прищуром глянув на внука из под нависших рыжеватых бровей, спросил неожиданно дед. Следя за слегка вздрагивающим поплавком, тот отрицательно потряс головой, но промолчал… - Да, уж чё там, боялси, был страх.., - вздохнув, с грустью признался дед.
-А куды ж от него деться- то?! Бывало, в жару, когда лежишь и ждешь команду:-«Вперед, в атаку»… от холодного поту дрожь бьет. Трудно себя под пулями -то поднять в рост... А когда вперед бежишь со всеми, да энтим пулям кланяешься страх ужо не тот… Спасибо, командир, Степан Тимофеевич Тарасов понял меня. Справедливый, рассудительный был мужик. Ничего, говорит, Трофим, пообвыкнешь, поглядишь, как колчаковцы с людьми обходятся, там и злость появится. Злость к врагу и сил и смелости прибавляет. Всё в свое время придет! Вот так я и попал сначала в «хозяйственники». А пострелять?!... Приходилось и стрелять и кровь, и смерть видеть…. Всё, Ляксей, было… Всё!
Дед замолчал, думая о чем-то своем, задумчиво глядя куда-то вдаль. Его мысли прервали требовательные нырки поплавка…Рыбалка продолжалась.
Ближе к обеду солнышко стало припекать, озерная прохлада уже не помогала.
-Ну, ёкарный бабай, хватит на сегодни! Пора удочки сматывать. Нарви-ка травы в садок, чтоб рыба не подсохла, да не распортилась. Пойдем!, - с напускной строгостью приказал дед, и уже на пороге дома, отдавая внуку часть улова предложил…,– Давай, приходь, Ляксей, завтрева, часам так к двум. За водой поедем. Поможешь, старому, бадью с водой подымать. Твоего любимого гнедого Яшку запрягу!
Вскоре внук уже знал, как в начале двадцатого года партизанский отряд деда был переформирован и вошел в состав частей народно-революционной армии Дальневосточной республики. Службу свою дед Трофим продолжил уже на Дальнем Востоке и в Приморье. Его часть принимала участие в боях с японскими интервентами и белогвардейцами .
А в начале лета двадцать второго года, дед Трофим, уже будучи бойцом конной разведки, в составе отдельного сводного отряда , принял участие в уничтожении остатков банды атамана Сахарова. Он со своими бандитами, грабя, убивая, сжигая на пути деревни Приморья, уходил от преследования. Сахаровцы, всячески пытаясь уклониться от прямого боевого столкновения, стремились как можно быстрее пройти к границе и уйти за кордон, в Китай. Видя зверства бандитов Трофим убедился в правоте слов, сказанных когда-то ему Тарасовым: «Бандиты – это нелюди, хуже, чем хищное зверьё». Овладев пулеметом «Максим», он уже не думал о том, что убивает людей. Он ясно представлял, что очищает Дальневосточный край и Приморье, свою землю от злобного и коварного врага.
Бандиты чинили грабежи и насилие над той частью населения, которая лояльно относилась к Советской власти. Однако были и те, кто всячески помогал отступающим бандитам. Подробности такого случая и узнал Алешка из очередного рассказа деда Трофима.
Это был выходной день. Сидели у деда на кухне, за столом. Выпили, как сказал дед, «душе на радость». Потрошками дед уже не закусывал. Были шпроты, само собой, селедочка с картошкой, да огурчики малосолые. Алексей на расспросы деда кратко рассказал о своей успешной учебе.
- Во! Молодцом, знай наших!, - порадовался тот, – Давай-ка пойдем на свежий воздух, покурить надо малость,- доставая уже не свой неизменный кисет, а пачку папирос «Прибой», предложил он.
- Да, вот, понимашь, махра кончилася. Пришлося на энти «сосульки» перейти…,- махнув рукой, с сожалением пояснил дед.
Поскольку дождливая морось в день встречи не давала возможности расположиться на улице, внук с дедом ушли под навес возле дровяного сарая. Алексей напомнил деду, чем завершился рассказ в предыдущую встречу.
–Ага, ну так слухай дальше… Трое суток, без роздыху гнали мы банду. Пошли дожди. Да не таки как щас, а с грозами, да ветром. Ливни!, - продолжил он.
-Дороги и без энтого не ахти каки, раскисли. Командиры порешали
дать нам и лошадям роздыху малость. Пока то да сё, разведали, что банда тож в отдыхе стоит и, вроде как, решила разделиться на части. Кажная из них, ясно дело, пойдет своими путями. Плохо! Ведь задача была не дать банде «рассыпаться», а «накрыть» их всех разом. Ясно, что поспешать надо, не дать им разойтись. Сформировали несколько подвижных конных групп по пять-шесть человек, разведали ближайшие села да хутора. Кое чё разузнали. Все сходилось на селе Алексеевка. Банда вроде там…. Само село - оно недалече от озера Ханка. И от китайской границы - рукой подать!... Тута, Ляксей, дожди прекратились…. Как-то сразу «упала» жара. Командир отряда Жихарев на подходе к селу, где дороги как раз и «разбегались», принял решение направить перед рассветом впереди отряда группу. В энту группу попали я и мой землячок - Мишка Коноплев. Ему и поручили быть старшим. Пятеро нас было. Как положено поставили перед нами задачу. Уяснили всё и стали готовиться...
Переживая давно прошедшие события, дед Трофим глянул отрешенным взглядом куда-то вдаль. Молчал, видимо вспоминая детали того рокового дня. Обтер набежавшие на глаза слезы и продолжил…
- Дружили не токмо мы с Мишей, а и наши лошади . У меня была кобылка, а у него жеребчик . Они завсегда стремились рядом быть. Ну, любовь, одним словом, у них была. Не раз мы вместе бывали в разведке. Дело знакомое.
Двинулись в путь затемно. Чтобы ни чё у нас не брякнуло да не звякнуло, все было увязано. Даже для копыт лошадиных и то обувку мягкую сварганили. Проверили оружие… Планировалось к хутору незаметно, да неслышно подойти на рассвете. Ежели бандюганы в Алесеевке, мы должны были их отвлечь, задержать до подхода отряда. А там, сам понимашь, «коготок увяз», - всей банде хана! Но получилося все далеко не по нашему, - и он опять замолк…. Дождь набирал силу, но ни дед, ни внук не обращали на дождь внимания.
Алешка смотрел на рассказчика во все глаза, было видно с какой болью и трудом давались тому воспоминания. Дедушка снял с головы свою шляпу, платком обтер лицо и лысину. Стал раскуривать очередную папироску. И заметил Алешка, как подрагивали от волнения его суховатые, с разбитыми ногтями пальцы.
- А что дальше-то было, деда?, - с нетерпением прервал затянувшуюся паузу внук.
-А дальше, - вздохнув, продолжил тот, - обмотка моя, будь она неладна, во всем и виновата! А можа…, ежли б не она, то и не было б энтого разговору.
Меня бы просто на свете с того дня не было бы!, - он, снова глубоко вздохнув, одной рукой обнял внука за плечи и слегка привлек его к себе. Дед Трофим продолжал рассказывать и Алёшка зримо представил себе убегающую вглубь ночного леса дорогу, яркую луну, время от времени стыдливо прячущуюся за сероватые облака и пятерых конников-красноармейцев исчезающих в ночной глубине леса. Перед его глазами, как наяву, под глуховатый голос рассказчика предстала картина незаметно проходящей ночи. Как слегка забрезжило утро, как серые рассветные тени по обе стороны дороги постепенно отступают вглубь леса. Группа едет неспешно, плотной группой, тихо переговариваясь и прислушиваясь к звукам леса. Рассветное небо становится все светлее и светлее. Одна за другой «уходят» звезды…. – И тут – рывок!.., - изменившаяся интонация в голосе деда вернула Алешку к действительности…, - Энто, ёкарный бабай, толстая ветка – обломыш зацепила меня за ногу и порвала обмотку. Пришлося заправлять на ходу… Навел с ней порядок, а она, треклятая, через како то время, снова размоталась. И так несколько раз…. Кады обмотка опять свисла и стала попадать лошади под копыта, Мишка мне предложил:- «Давай, Трофим, приотстань чуток, заделай ладом свою обмотку. А мы потихоньку – дальше. Догонишь нас»…
- Деда, а что у тебя сапог не было, что ли? Сапоги –то лучше!
- Сапоги, внучек, лучше, да у меня их в то время отродясь не бывало. С измальства, сначала в онучах бегал, а потом, вот обзавелси англицкими ботинками с обмотками. Ботинки крепкие, солдатские, а обмотки упревали, быстро изнашивались. Они меня и подвели тогда… Стал плотнее перематывать. А она, зараза, порвалась. Отбросил сначала рваный кусок.
А потом из него скрутил жгут, закрепил остаток обмотки на ноге и… в путь.
Сколько провозилси? Вроде бы недолго. А вот поди ж ты, еду, еду, а своих не могу догнать. Лес уже просыпаться стал! То сорока протрещит, то кукушка где-то голос подаст… Вдруг моя гнедая встала и не идет дальше. Ни в какую! Потом, как-то тревожно всхрапнула, затрясла головой и стала передними копытами бить по земле. Чую, что-то не то… Оглядываюсь, прислушиваюсь…Потом в глубине леса послышалось короткое ржание и к нам на тропу выбежал….Буян Мишкин со сбитым на бок седлом. Круп коня был в крови…Сообразил я сразу чё к чему, чай сам бывал в засадах не раз. Попали мои боевые друзья в беду, внучек! Бандиты, сволочи, оказывается, выставили охранение. Затаились с ночи на деревах и нас поджидали. Вот, сверху, неожиданно и…,- дед досадливо поморщился, взмахнув в сердцах рукой, - одним словом, как куропаток повязали всех четверых. Без единого выстрела! Буянка, молодец, не далси. Убег в лес…А, в итоге, по всему выходило, внучек, что я, товарищев бросил! Ну и что, что не нарошно?! Не нарошно, а все равно- тошно! Дела военные, Алешка, всегда суровые. Раз не со всеми – значит предал, струсил! А с такими разговор короткий: «к стенке»! Как говорят: «Был и нету!»,- дед обтер платком вновь набежавшие слезы…
- Куды ж теперь?! Чё делать?! Запаникавал я, честно скажу. А тут Буянка меня за рукав гимнастерки зубами, вроде как дергает, зовет куды-то….
Молодец Буянка, сам в руки бандитам не далси и мне знак дает, чё надо ж друзей то выручать! Ясно, думаю, село уже недалече. Поправил седло на Буяне, взял обеих коней под уздцы и повел их лесом в сторону Алексеевки. Время от времени останавливался, да прислушивалси….
- Деда, - не сдержался взволнованно внук,..- а что ты мог сделать один с карабином-то против целой банды?!
- Да, почему с одним карабином? Нет! У нас с Михаилом, на двоих, пулемет «Максим». Ствол, да подсумок с пулеметными лентами был приторочен на боку у моей лошади, а у Миши , за его спиной, станок от пулемета. Неудобно, конешно. Но, задача у нас была така: ежли банда из Алексеевки не ушла, занять, незаметно, выгодну позицию и «ударить» нежданно по бандитам . Энтим самым вызвать у них панику и, навязав бой, задержать отход. А там основной отряд должон был завершить дело. Ясно?!,-
Алешке все стало ясно и, кивнув головой, он снова был готов слушать дедушку.
- Так, вот… И мне, понятно дело, задачу группы таперича надо выполнять одному. А как, ума не приложу! Потом решил: А-а-а, была - не была…, вперед, там видно будет! Показались вскорости ограды огородные из жердей. Сквозь поредевший лес просматривалась окраина села, часовня или церквушка, несколько домов. Никого! Привязал к березам лошадей. Снял пулемет, подсумок с лентами, карабин ишшо при мне, да наган. Прополз по огородным межам до часовенки. В глубине села слышу - шум. Доносятся выкрики, ругань. Ясное дело - измываются бандиты над моими товарищами. Надо спешить. Проникнуть в часовню – минутное дело. Пусто…. А вот, что бы пулемет приладить для стрельбы, покумекать пришлось. В стене, почти под самой крышей, в одно бревно, был неширокий пропил-отдушина. Из ёе-то свет чуток всё нутро часовни и освещал…Окно на противоположной стене было заколочено. А энта отдушина как раз и выходила в сторону, откуда доносился шум. Но нужно туды к ней забраться самому, поднять пулемёт… Для прицельной стрельбы, худо- бедно, как-то самому закрепиться там. Хоть и не на большой, но на высоте… А еще, внучек, что бы ты знал, пулеметный расчет – энто цельный коллектив. Первый нумер – Миша, а я - второй нумер. Он стреляет, а моя задача: подавать вовремя в зарядное устройство патронную ленту, поддерживать ее. Следить, что бы холщовая лента не перекручивалась, не заедала. Главное при стрельбе, чтобы задержек не было. Ежели чё с Мишей…, его подменить. Да не забывать следить за водой в кожухе. А то от перегрева пулемет откажет. И «каюк», ёкарный бабай!... Как правило, был еще один помощник. Он заранее «набивал» пулеметные ленты патронами. Да так, чтоб все ровненько было. И следил , чтобы их запас, запас воды, того чем почистить и смазать пулемет всегда под рукой были. Забот всем хватало. Цена этим заботам- жизнь. И своя и товарищей. А главное - успех в бою. Вот, так-то, Ляксей, уразумел?! Ну, так вот…,- притушил и, резко отбросив окурок, после короткой паузы, продолжил.
-Кадысь полз к часовне-то, недалече приглядел несколько тесаных плах-досок. Пригодились они. В часовне приладил пару досок на торчащие из стены балки. Кто-то до меня их уже надежно приладил, в аккурат, супротив отдушины. Снял свои обмотки, чтобы поднять с их помощью наверх пулемет и подсумок с лентами. А сам –то всё время прислушиваюсь… А вдруг, хто заглянет в часовню! И точно. Слышу, от ближайшей хаты бегит кто-то и в аккурат…, ко мне. Женский окрик слышу: «Павлушка, стой! Опомнись, дурень! Куды лезешь, окаянная твоя башка!» И мужской сердитый окрик: «Назад, мать! Нехай, чё хочет то и делает. Не малой ужо!» Я сразу шасть! Встал с карабином у двери, жду.
Вбег паренек в дверь-то. Я его не спросимши, чё там да как, не до того было…, прикладом по макушке слегка так: «хрясь»! Он и угомонилси. Пришлось куском обмотки-то его и связать. Закрыл дверь в часовню. Закрепил, чем мог. Спешить надо было….Слышу, снаружи, на площади, крики да шум усилились. Короче, взобралси, ленту пулеметну проверил, заправил. Начал ствол в окошко-отдушину просовывать….А мушка прицельная на стволе, мать-её так, не дает просунутся! Ну, меня, аж затрясло! Что делать?! Взял себя в руки. Оглядел энту отдушину в одно бревно. Сообразил… Набок завалил ствол. Прошел, слава тебе, господи! Проверил еще раз пулемет, ленту, воду в кожухе. Нормально…Приготовился к стрельбе. Осталося только гашетки нажать. А куды стрелят-то?! Из отдушины виднеется токмо часть сельской площади – майдана. На ней толпятся орущие бандиты, вооруженные мужики –селяне. Они явно примкнули к банде. Вся эта свора плотным кольцом обступила четверых избитых в кровь моих товарищей. Они в разорванных, окровавленных гимнастерках. Все четверо привязаны друг к другу спина к спине . Соображаю: ствол пулемета, хоть и еле пролез, но не укреплен, прицельного огня не будет. Могу в своих ребят попасть… Пока колебался, из дома с высоким крыльцом, выскочила растрепанная и пьяная баба. На ней расстегнутый щеголеватый офицерский френч, темно-синие галифе с желтыми лампасами, хромовые начищенные сапоги. Размахивая шашкой и маузером, она, шатаясь из стороны в сторону, истошным голосом орала, что «хватит возиться с краснопузой сволочью, резать надо их, как свиней!» Подскочила и… шашкой рубанула Михаила со всего размаху, а потом еще…,еще…,еще. Остальные, как собачья свора сорвавшаяся с цепи, то же давай рубить, колоть. Порешили, гады, хлопцев! Ну, тут уж для меня ни выбора, ни сомнений не осталося. Полосонул из пулемета…. Туда-сюда, туда-сюда! Одна мысль в голове: «Ленту…господи, помоги, не заклинило б». Забегали, заорали, сволочи: «Красные, окружают!»... Вмиг площадь опустела. Осталось с десяток бандюг и энта баба лежать. Да хлопцы мои …
Дед встал, молча, прошелся несколько раз туда-сюда под навесом, сел обратно на скамью. Кисти рук его, с выступающими синими жилами вен, обессилено упали на колени. Как бы вновь переживая события прошлого, он, сокрушенно вздыхая, покачал головой. Алешка, потрясенный услышанным, замерев в ожидании, во все глаза смотрел на дедушку и ждал продолжения рассказа. А вместе с ним, как будто тоже ожидая продолжения, перестал сыпать дождь.
-Ляксей!…- дрогнувшим голосом окликнул внука дед…,- ты прости меня, не могу дальше… Сердце чего-то заходило.... Успокоиться надоть мне. Сбегай-ка в дом. «Сосульки» видишь, кончилися. Принеси, за ради бога, курево, а я туточки посижу.
Выполнив поручение, Алешка был готов слушать рассказ дальше.
- Сообразили энти сволочи быстро, что один пулемет бьет по ним из часовенки, и что зона обстрела у него из- за узенькой отдушины-бойницы маленькая. Пока менял, да заряжал ленту в пулемете, стали они, гады, подбираться , что бы проскочить зону обстрела. Ясно, что хотели поджечь часовню, да и выкурить меня наружу. Али с тылу зайти и одолеть. Ну, думаю, живым не дамси! И тут, вдруг, слышу, внизу, от часовенки недалече. Тук! Тук! А потом опять, тук, тук! Да, то ж «винтарь», али карабин стреляет! Гляжу, один бандюган с подожженным факелом в руках не добег, упал, второй то ж, размахнулси было, да носом ковырять землю улегси. Во-о-о! Ага, думаю, это ж наши подоспели! Эх!!! Как начал «поливать» с пулемету, что бы шуму поболе было… Чую, паленым запахло... Подожгли всё-таки, гады, часовню! Да, видно, фортуна, Ляксей, на моей стороне была. Не сгорел я в тот день, не сгорел. А пулемет, всё ж заело, зараза…Чую, пора ноги уносить. Спрыгнул вниз. А карабину- то мово и нету! И паренька тово, Павлушки, нема! Развязалси он, пока я наверху, с пулеметом, бою затеивал,
да и прихватил мой карабин. Я ж его, впопыхах, внизу оставил, раззява.
Тут-то до меня дошло, что энто он меня с тылу -то защитил. Что двоих бандюганов с факелами он «снял». Своим, выходит, Павлушка оказалси, а я его – прикладом! Да, кто ж знал-то?! А тут и вправду наши подоспели… Банду взяли «в оборот». Никто, практически, не ушел.., - повисла пауза в разговоре. Каждый думал о своем….
- Выходило , что такой ценой группа наша свою задачу выполнила, - продолжил, горестно вздохнув, рассказчик. - Только вот история моего чудесного спасения у комиссара отряда Родионова вызвала много вопросов. После моих объяснений я был взят под арест. Проводили тщательное дознание. Обвиняли меня в том, что, дескать, я был, якобы, в уговоре с бандой, но одумалси и нашелся, как выкрутиться из щекотливой ситуации… Спас меня Павлушка. Он, оказывается, из местных был, Алексеевских. Как комсомольский активист, он выполнял задание по вовлечению сельской молодежи в борьбу с интервентами и бандитами. Но неудачно. Родное село его встретило неласково. Тех, кто люто ненавидел большевиков и всячески помогал бандитам было предостаточно. Павел был ими схвачен. Чудом ему удалось избежать расправы . Скрывалси он сперва в тайге, а потом мать с отцом спрятали его. В семье его не искали, так как знали, что старший брат Павла воевал на стороне белых в чине штабс-капитана. Но где его носила судьба в семье никто не знал. Отец, болея душой и сердцем за них обоих, перед сельскими жителями всячески ругал младшего сына, обещал, что ежли тот попадется ему, то он сам, своими руками, «оторвет ему башку». Энто он так, Ляксей, для отводу глаз… Но, однако же, ни разу к ним с обыском не заглядывали. Значится поверили. Павлушка мне потом сказывал, что, когда захватили моих сотоварищей да стали измываться, дошло до него, что не отсидеться ему безучастно. Спрос с него, как с комсомольца, будет строгий. Почему он, находясь в селе, не попыталси спасти бойцов Красной армии? Одним словом положение у нас с ним в тот момент было одинаковым. Не ахти какое положение! Можно так сказать, внучек, хочешь спастись сам - спасай других! Видел он из своего схрону, как я с пулеметом пробрался в часовню. Враз все понял… Рванул ко мне на помощь… Да я его, сам слыхал, как приветил. Ну да ладно, что все так обошлося… Нашли мои следы в огородах, в лесу лошадей привязанных разыскали. А по моим словам место разыскали, где я с обмотками возилси… Почти две недели решали, как со мной поступить. А я всё энто время – под арестом…,- дед извлек из пачки очередную папироску, пытаясь прикурить, случайно переломил ее дрогнувшей рукой и, досадливо поморщившись, отбросил в сторону. Заглянув вовнутрь пачки, отложил ее в сторону. Передумал закуривать… Алексей молча ждал продолжения… Энергично потерев суховатой ладонью лоб и щетинистые впалые щеки, дед, взглянув на внука, продолжил…,
- Павлушку, как и меня, опрашивали неоднократно. Наши показания совпали. Всё сошлось. А потом командиров вызвали в штаб армии. Дня так через три вернулися и командир и комиссар. Выстроили весь состав сводного отряда, и при знамени отряда комиссар Родионов зачитал приказ по армии командующего Василия Константиновича Блюхера об итогах ликвидации банд. Отличившиеся были этим приказом отмечены. Когда дошла очередь до нашего отряда, комиссар сделал паузу, а потом громко назвал мою фамилию…Вот так, «за проявленные храбрость и находчивость», я и был награжден именными часами. Вручая их мне, Жихарев, слегка тряхнув за плечи, глянул в глаза и сказал: - « Ты, прости, Трофим, чё долго разбиралися. Сам знаешь время какое». Хлопцы, друзья мои, разглядывали часы, поздравляли меня. А у меня, Алешка, веришь - нет, ком в горле и радости никакой. Всю дальнейшую жизнь часы эти мне площадь Алексеевки да Михаила с хлопцами напоминали. Не носил я их с собой и редко доставал. Вот как оно было…
- Дед, а я думал, что тебе сам Блюхер часы вручал, - разочаровался внук.
- Да-а-а уж, куды там, канешно! Велика я птица, что бы сам командарм из центру, да в деревню,… али бы меня к нему для почету повезли. Мог бы я тут наплесть тебе, чё он… сам вручал. Да как будто чаи с им пил… Но к чему перед тобой пыжиться – то… Однажды, я за свою «фантазию» с часами чуть в лагеря не угодил. Оно и так - награда командарма! А это значит - часы от самого Блюхера и есть! Так- то вот…

Досадная утрата

Каникулы еще не окончились, поэтому свой день рождения в августе, Алешка отмечал, будучи у матери. Пришедший в гости дед Трофим, поздравив внука и пожелав ему всего, чего он сам пожелает, пообещал, что поведает сегодня о судьбе «часов от Блюхера». «Посидели»… хорошо. Мама Алешки, была удивительно радушной хозяйкой. Она прекрасно готовила. А, как отмечал дед Трофим, «Катюшину брашонку на золоту медаль ВДНХ можно представлять!». Гости, в основном близкие родственники и друзья родителей, любили не только поесть и попить. Любили и умели петь, плясали под баян или гармонь. Под балалайку отчима увлеченно, наперебой, пели озорные частушки. А мама, обладая от природы прекрасным сопрано, всегда была запевалой. Алешка пел и отплясывал «барыню», да «цыганочку» вместе со всеми. Дед Трофим, слегка осоловевший, сидел и с одобрением посматривал на внука. Наконец, все приустали и вышли во двор «подышать свежим воздухом». А дед с внуком уединились в одной из комнат. Дед рассказывал, а внук с увлечением и, не перебивая, слушал.
- Вот! Осенью того же года наш отряд был расформирован. Я возвратилси в
свою деревню под Новосибирском к отцу с матерью. Отца в живых не застал, дядьку то же. Старших братьев и сестер разметало, как многих, по всей Сибири. Помогал матери по хозяйству. Как смог, подлатал дом, крышу. Женилси на девахе Ефросинье из соседней деревни. Хозяйственная и проворная невестка пришлася матери по сердцу. Они оченно сдружилися. Иной раз, как вдвоем возьмутся за меня, ну, хоть с хаты беги. То, чё сижу?! То одно, то другое не так… А эвон, как дети пошли, мне полегшее стало. Мать внуками занялась, а я делами своими. Потом у матери излияние случилось. Схоронили. А вскорости в деревню возвернулися мои старшие брат с женой да сестра с ребятенком. Тесно стало в доме. Ругаться меж собой бабы стали, разбираться, кто ж первейшая хозяйка из них троих?!
Я –то с братом сперва не встревали. Токмо цыкнем порой, штоб угомонилися. Надеялись – утрясется, наладится. Да куды там! Баталии разгоралися не на шутку из за всяких мелочей. А тутова, как раз, Ляксей, на Дальний Восток вербовать стали добровольцев для восстановления порушенного войной хозяйства. Судьба свела меня с одним из вербовщиков. Предлагал он ехать в низовье Амура, восстанавливать город Николаевск-на-Амуре. Его в двадцатом годе, по прихоти своей полюбовницы - каторжанки сахалинской, Нинки Лебедевой, сжег Яков Тряпицын… Полагалися кое- какие подъемные. На семейном совете приняли решение с Фросей. Едем!.. Я ж там бывал. Вроде бы, края-то мне знакомые. И, знаешь, Ляксей, враз посередь баб наших мир да лад… Засуетилися сестра, да жонка братова, засобирали нас в дорогу. Вскорости выправили нам все бумаги, выдали чё полагается…. Как по телегам вместе сдругими вербованными расселися, да поехали, почти вся моя родня аж прослезилася. Фрося моя, правда, сдержалась. Деток к тому времени у нас с ней было ужо двое. Старшой, Дуське, уже шестой годок шел, а Димке, отчиму твому, четвертый . Не буду рассказывать, как добиралися. Одно скажу: трудно! Иной раз сутки-двое во рту ни крошки не бывало. А поди ж ты, мелюзге маленькой, объясни, чё к чему. Дуська, так та уже чё-то кумекала, скажешь ей – терпит, молчит. А Митька, тот рот шире ворот и давай орать, чуть что. Всегда есть просил… Бывало, кто рядом был из взрослых попутчиков, сунут ему чё нибудь, лишь бы замолк и не орал. Так и добрались с людской, да божьей помощью до Хабаровска. Потом пароходом «Чичерин» до Тахты. Ходил такой, американский, по Амуру с большими колесами по бокам. Топка у него уголь, да дрова жрала – ужас! Вот и встали в поселке Тахта на загрузку. Угля в то время маловато было. А лес-то, эвон, рядом! Бери пилу да заготавливай. Вот энти дрова я и подрядилси грузить. Надо ж как-то подзаработать на харч. Слышу разговоры среди людей про разработку золотых приисков где-то недалеко. Вроде как западнее от озера Чля. Заинтересовалси. Оказалося, в то время для «золотарей» была здесь, в Тахте, своя контора. Всяки вопросы решали по снабжению и перевозкам. Нашел ее. Поговорили там со мной, проверили все документы. Учитывая мой боевой опыт и заслуги, предложили послужить у них в охране.
Заработок, канешно, малый, но полагался продовольственный паек, обмундировка казенная. Обещалась и небольшая жилплощадь «служебная» в бараке. Со всеми «удобствами» во дворе. Дрова на зиму… Заманчиво. Все ж, какая-никакая, но ясность есть. Захожу к их старшему- уполномоченному. Тот, в ладно подогнанной гимнастерке, познакомился с моими бумагами. Остался, очевидно, доволен. Выжидающе глянул на меня:«Что скажешь, Трофим Филиппович! Времени на раздумье, скажу прямо – нет! На берегу видел, халка стоит под погрузкой? Подойдет катерок часа через два и поведет ее в Чля. Принимай решение. Ты же мужик! А утрясать вопросы по твоему предписанию в Николаевске- на-Амуре я беру на себя»… Вот так мы с Фросей и детьми оказались в селе Чля. Охрана – то, где мне пришлось работать, оказалась не простая. Расписалси я, где положено про «неразглашение», получил служебное снаряжение и приступил к обязанностям.
- Дед, а что за обязанности такие у сторожа, что про них нельзя «разглашаться»?,- удивился внук.
- А-а-а !.. - махнул рукой дед,.. - энто щас все знают про золотые прииски «Колчан» да «Белая гора». А в те годы всё, что касалось добычи и разведки золота было под контролем НКВД. Людишек, которые втихаря мыли золотишко да сбывали его, хватало и до гражданской войны. Была целая сеть по сбыту такого золота. Ясно дело, где пахнет наживой там всё: и кражи, и убийства. НКВД наводило порядок… А как?! … Не мне объяснять про то, Алешка.
Ноне все знают, как НКВД его наводило. Одним словом, тогда в селе Чля большая часть гражданского населения проживало без паспортов и работало для приисков. Вкруг села были большие поля, на них выращивались капуста, картошка, турнепс, овес. А каки там были покосы! В хозяйстве был свой конный двор, строилси коровник, была своя пекарня. Ты должон понимать, чё в те годы окромя, как на лошадях грузы было не на чем перевозить. Машины первые грузовые появилися у нас, ужо, опосля отечественной. А так – все на лошадях! Солидным было хозяйство. Его и нужно было охранять. А как же! Случалось, вредили. Где по глупости, где с умыслом. В охране не один я был. Цельная команда во главе с комендантом. Комендатура была, с «каталашкой»…
- Дед, а что это за «каталашка» такая? - не удержался от вопроса Алексей.
- А-а-а! Ну, дак –это, типа камеры для задержанных. Выкапывалась она в земле, где повыше, глыбокая, метра на два с лишком. В виде просторной ямы. Стены делались, как у блиндажа, из толстых бревен, пол редко из обтесанных и плотно подогнанных плах, чаще из плотно утрамбованной земли. Над поверхностью земли выступали стены, бревна в три, не боле. В одном из них делался пропил- отдушина. Крыша накатная, тож из бревен, сцепленных меж собой железными скобами, засыпалась землей. Со стороны ее и видно-то не было. Так холмик небольшой, огороженный колючей проволокой и поросший густой травой. Дверь в «каталашку», обшитую железом и на толстенных кованых петлях, запирали на засов и висячий замок. Само собой постоянно стоял охранник с винтовкой. Энти «хоромы», Ляксей, должон сказать, пустовали редко. А как пошла борьба с «врагами народа», тем боле. Охраннику разговоры с задержанными строго запрещались, а уж передавать там курево или харч какой и подавно.
Члянские знали , что охранник могет стрелять, ежели кто приблизиться без дозволения. Ежли чё, кажный , сам мог туды угодить за сочувствие «врагам народа». Так –то вот! Ох, Ляксей, чего токмо не наслушалси и не нагляделси я в то время. Душа больная, заскорузлая стала… Бывалочи, сердобольные бабы детишкам дадут кусочек ржанухи или пирога, сверточек с картошечкой, чтоб те в оттдушинку «каталашки» страдальцу прокинули.
Знали чё по детям никто стрелять не станет. Стоишь и будто не видишь, как малец ползком под «колючкою» к отдушинке пробирается. Ну, а когда донимали эти «казаки-разбойники», клац-клац затвором, да погромче: «Стой, стрелять буду!» Мелюзга кто куды! А у нас, с Фросей, у самих ужо к тому времени семеро своих мальцов подрастало.
- Деда, а всего-то сколько детей у вас было? – перебил рассказчика Алексей.
- Всего-то, за нашу жизню с Фросей, царство ей небесное, нарожалось одиннадцать ребятенков. Фросе, даж, медаль серебряну «Мать - героиня» вручили. Да вот выжило токмо семеро… Не перебивай, Ляксей, слухай дальше…
- Так вот …, потом комендантом стал тот самый уполномоченный, что меня в Чля определил. Дронов его фамилия была. А тут так совпало, что к нам на конный двор привезли вороного жеребца буденновской породы. Жаркий его звали. Красавец конь! Высокий, ноги стройные, с белыми «носочками». Одно плохо, ёкарный бабай, – нраву был буянистого! В руки никому не давалси. Одного конюха так копытами звезданул, что тот неделю кровью харкал. А мне часто приходилось бывать в конюшне. Без лошади ведь в хозяйстве никуда. Да и коней я любил. Помогал конюхам . Митьку с измальства приучал, как с лошадьми обращаться. Короче, взял я раз краюху свежего хлеба с солью да к Жаркому. А тот шею гнет, глазом своим с налитыми кровью прожилками на меня косится, фыркает. А я ему кусок краюхи! Фыркал-фыркал, а потом, чую, как он своими бархатными губами,
осторожно так, взял ломоть. Съел! Постоял немного, продолжая косить глазом на меня, а потом стал трясти головой. Согласен, мол, еще на добавку….Дал ему…, опять съел. Вот так потихоньку, полегоньку сдружилси я с ним А потом в ночное стали с ним ходить, а потом и верхом. Да-а-а..., замечательный был конь! Дронов это дело узрел и перевел меня на конный двор. И стал я работать с того времени по лошадиной части.
К этому времени на прииски стали этапами гнать репрессированных. Лаврентий Палыч Берия набирал силу… Стране нужно было золото. У Дронова хлопот прибавилось. Часто приходилось «мотаться» ему туды-обратно по разным делам. Как правило, и я с ним. И как охрана, и как при лошадях. Бывало, ездили на двуколке, бывало, и верховыми. Да, должон тебе сказать, что от Жаркого ждали приплоду, а потому сперва его никуды в работу не определяли. Породу местную, лошадиную, хотели улучшить. Да ничё не вышло. Наши низкорослые мохнатые лошадки не выдерживали его тяжести. Падали под ним на колени... Да ишшо сам он зимой жутко мерз, простывал. Приходилось мне с ним не сладко. Но все ж полюбился он мне, а я ему. Бывало за версту меня учует, голову в окно-отдушину, под самым верхом конюшни, просунет и давай ржать. Это он так мне знак давал, что скучает. Чтобы я побыстрее ногами шевелил. Но не уберегли мы Жаркого, сгубили по глупости.
- Как же так случилось, дед, он же только тебя признавал?! Ты ведь сам говорил!
-Говорил. Так оно и было. Да в конюшне -то я не один трудилси. Нас там четверо работало. Был такой Илюха Забродов. Он коням корм готовил, убирал за ними , чистил. За водой для лошадей…. Одним словом все больше по хозяйской части…. Так вот, у Дронова на приисках любовь-подруга завелась. Фельшерицей она там служила. Молодуха красивая. Он как там, так обязательно к ней. А тут, однажды, под Новый год, он весть получает по коммутатору: «На прииске - буза!» И, вроде как, она пострадала. Ясно дело Дронов туда, на ночь глядя, один и рванул, как оглашенный. Взял, естественно, Жаркого. Я ничё не знаю, сижу себе дома. Смена была не моя. Вернулси Дронов уже с рассветом… Конь весь в «мыле», несмотря, что зима была. В конюшне дежурил тады Илюха. Жаркий, загнанный, еле на ногах стоял. Тяжело, хрипло дышал. Пена на губах. « Пожалел» его Илюха, дал коню напиться. А ведь знал, зараза, чё нельзя ни коим образом лошадям в запале воды давать….Я прихожу на смену, а Жаркий на полу, на соломенной подстилке лежит. Тяжело, с храпом дышит. Ноги его ходуном ходят, а встать не может. Илюха, растерянный, суетится, рядом ветеринар руками разводит. Жаркий увидел меня, передними ногами, дрожащими, упирается. Чуть приподнялся и с такой печалью глянул, что у меня сердце зашлось. Тихо так заржал, уронил обессилено голову и….всё. Околел. Убил бы я тогда Илюху, да ветеринар не дал… , дед с досадою поморщился, глянул не видящими глазами на Алексея, слегка откинувшись, потер грудь …
-Дед, что сердце прихватывает? Давай сбегаю валерьяночки принесу!, - участливо предложил Алешка. Дед махнул рукой . - Ни к чему энто, пройдет… Ну, так вот! События на прииске имели серьезный поворот, потому-то сразу не стали разборки с гибелью коня устраивать. То, что Дронов побывал своевременно на месте событий, позволило принять необходимые меры. Порядок на прииске восстановили на другой же день. Ну, естественно, Дронов пошел на повышение, а Жаркий, как говорится , «на мыло»…Меня опросили и отпустили. А Забродова из конюшни убрали, перевели в разнорабочие. На этом тогда все и закончилось…Думал я навсегда. Ан, нет! Должон я тебе, внучек, заметить, что в то время отдельные личности писали доносы в НКВД на каждого и по любому поводу. Бдительность, так сказать, проявляли. Завелся и у нас в селе подобный «писарь». В складе фуража кладовщиком числилси. Однажды в хате у Илюхи по пьяному делу разбили оконное стекло. А зима ишо не прошла. Стекла, сам понимаш, в селе не найдешь.Вот Илюха-то и прибрал к рукам кусок фанеры. Его ветром со стены или из под крыши фуражного склада снесло. Он его подобрал и вставил в окно. Да приметил это дело «писарь». Тут же «настрочил»: так, мол, и так…, расхититель народного добра, скрытый враг народа! А дня через три к Илюхе в избу пришли люди в фуражках с обыском… А чё обыскивать-то, когда всё на виду. Вот она фанера-то - в окне! Однако, нашли у него, вдобавок, полпуда ворованного овса. Илюха в портках, оказывается, потайные карманы себе пришил и приворовывал овес от коней, когда их кормил. «Повязали» Забродова и увезли….Совпало это событие, Ляксей, с тем, когда по всей округе обсуждались новости по раскрытию и расстрелу «врагов народа». Они якобы находились на службе у японских империалистов. Среди них упоминалась фамилия Блюхера. А года полтора до этих событий, я «хвастанул» перед Илюхой часами, да и на свою беду приплел, чё дескать, сам Василий Константинович Блюхер мне их в Хабаровске вручал. Во всех красках расписывал перед ним свою «фантазию», вроде как чай с самим Блюхером распивал, разговоры разговаривал… Шут его знает, что тады на меня нашло…. Выпимши был. Но чё было, то было… И когда Илюху увезли, в душе «заскоблило», а вдруг он про те часы «от Блюхера» трепанет… Гнал энту мыслю от себя… Но «прижали» на допросе Илюху, видать, крепко. Он там такого наплел! В дурном сне не привидится… А про то, как сгубил Жаркого, вообще заявил, что это он по моему указанию действовал. И выходило, Ляксей, что дед твой не просто враг народа, а еще и организатор группы пособников империализма, выполняющих задание самого Блюхера. Во, как! Это я все позднее узнал. Как, спрашиваешь?! Погоди, все чередом узнаешь…
-Ну, так, вот! Обращаю внимание, что новый комендант, как то по другому ко мне обратился. С каким то презрением, что ли. То бывалочи «Трофимчиком» звал, а тут зыркнул глазами, буркнул невразумительно, что-то себе под нос и все. Сердце сразу –«Ух!». Душа куды -то вниз… А самого аж в холодный пот бросило. Думаю себе: « Неспроста! Знать ждать «гостей» надо».
И точно, сижу вечером у окна, Фрося щей наварила. Только ложку в рот,
гляжу на телеге, в аккурат к нам «гости» направляются. Двое в форме, с оружием, а с ними сам комендант.
В голове сразу:- «Часы!» Я в сени шасть! Только и успел из сундука-то их в руку взять, а они, вот уже на пороге стоят. Я обратно за стол, да за ложку, а часы за голенище сапога успел всунуть. В избе все перевернули. Я спрашиваю:«Чё ищете, скажите?» «А то сам не знаешь…», отвечает мне комендант. - «Отдай золотые часы, тебе же и зачтется, как добровольная сдача!»
Я ему: « Да, бог с вами, каки таки часы, дорогой товарищ комендант? Какие?! Это ж я так для форсу спьяну болтал, чтоб себя «показать». Не было и нет никаких часов»! А тот : «Ну да, «не было»! А люди видели… Ты их показывал»… А показывал -то я их одному Илюхе. Даже Дронов о них не знал.. Э-эх, думаю, Илюха…Илюха!.. Дошло до меня – влип! Но держаться решил, не даваться одним словом. Обыскали и меня. Слава богу, сапоги снимать не заставили. Тут комендант: «Давайте его, дня на два, в каталашку. Пусть подумает. Сдать всегда успеем!» Фрося, канешно, в голос завыла. Я ей: « Цыть ! Не голоси, разберутся. Лучше за ребятней присмотри»!.
Вот, так, Ляксей, про каталашку, вишь, откудова знаю. Сам в ней, холодный, да голодный два дни и две ночи «парилси».
Рассказывать, как добирались на телеге до Николаевска – на -Амуре не буду. Чё рассказывать-то? Везли меня, да и везли… Я чтоб духу не терять хлопцам байки да хохмы всякие рассказываю. Те не сдержались, как то: «Трофимыч, ты чё не понимаешь куды тебя сдавать везем? « Я им: «Канешно, понимаю, но ведь и там люди должно быть есть. Разберутся!»
Но чем ближе Николаевск, тем меньше во мне запалу оставалось…
Уже когда подьезжали к управлению НКВД, что по улице Кантера было,
запросилси я у хлопцев… до сортиру. «Часы….,часы…,часы!».. - молоточками билось в голове.
-«Ну, что …обосрался, «герой »?, -беззлобно спросил один из конвоиров
и, когда въехали во двор управы, когда за нами закрылись ворота, указал на стоящую у забора «солидное» сооружение.…, « Вон тебе сортир. Давай, «дуй» да поспешай. Нам ещё назад добираться»… Развязал мне затекшие руки.
Я бегом в кабинку. Первым делом часы в очко! Бульк! Аж на сердце шкарябнуло. Будто я погибших хлопцев предаю…. Сдали меня куды положено и уехали. Расписывать тебе про камеру, где меня содержали не буду. Не курорт, сам понимаш. Сырь, запахи. Полумрак. Лампочка одна над дверью, тусклая , зарешоченная . Стены склизкие. Нас, таких как я, бедолаг, человек шесть.
Молчим. Думаем каждый о своем. Да и разговаривать меж собой охраной не разрешалось…
Почти сутки меня не трогали. А потом началось….Сначала вежливо так:
«Здравствуйте…, пожалуйста! Расскажите, как в годы гражданской войны были завербованы, какие вам задания давал враг народа …Блюхер. Напомнил, канешно, следователь мне про часы…Признайтесь, мол, в том, как планомерно, якобы под моим руководством, совершались в селе диверсии. Поджоги, хищения… Расскажите подробнее, кто и как вам помогал в уничтожении элитных лошадей. Признайте, что вы осознаете, что этим вредительством была сорвана важнейшая государственная программа по выведению новой породы лошадей для развития народного хозяйства всего края. И так далее и тому подобное. Вот как, ёкарный бабай, повернули-то всё! Факты-то все имели место... Но «сшили» их так, что и в дурном сне не увидишь. Следователь такой…Ручки ухоженные, сам холеный. Но, дерганный какой-то, на любой стук за дверьми прислушивалси. Наконец, вижу он понял, что для меня самого такой поворот событий – новость. Вызвал охрану. Дал два часа на размышление . Ведут меня по коридору и тут …, бывает же , Ляксей, по крайне мере, для меня…чудеса… Навстречу по коридору идет … Дронов! Вижу, по его глазам, узнал меня, но вида не подал. А я голову опустил и тож прошел, молча. Проваландался со мной следователь эдаким «макаром» два дни. Всё из меня «тянул» имена , фамилии… Я то сообразил откуль «вонь пошла». На вопросы отвечаю, всё вокруг Илюхи «кручу»… Думаю: ему я ужо не помогу ничем…Дескать, выдумки, клевета всё… Ничё такого за мной не было и нету! Понимаю, что главная улика против меня – это «часы от Блюхера». А они-то тю-тю! В говне сортирном… Поди, поищи! Били, спрашиваешь?! - Да, чё там, перепало за милу душу! .. Стерпел. Худо другое, Ляксей, лёгкие отбили, да и застудил их там. Лечиться долго потом пришлось…
На четвертые сутки меня вдруг в другу камеру, посуше перевели. Кормить получше стали. Потом в баню свозили! Я сам себе места не нахожу… Чё, почему?! К чему бы это?! Врача мне вызвали. Осмотрел. Дал како-то горькое пойло, да порошков.
На третий день, как мне полегшее стало, вызывают :- «Воробьев, с вещами!» А каки –таки у меня вещи?! Привели в кабинет на втором этаже. Отметил про себя: «Руки –то за спиной держать не заставляли». Это хороший знак. Приободрилси. Сижу на стуле в кабинете, жду. Дверь кабинета открылась, и я на пороге кабинета увидел…Дронова. Тот улыбнулся мне. Поздоровались. Дронов отпустил охрану. Взял второй стул, поставил его напротив меня.
« Ну, здравствуй Трофим Филиппович! Натерпелси? Ну, так сам виноват. Меньше болтать надо было языком про часы Илье Забродову. Ты их даже мне не показывал. А тут вдруг!… Ну, да ладно. Будем считать, разобрались. Ты свободен.
Вот тебе документ с отметкой, как положено. Давай, так…. Вот мой адрес . Приведи себя в порядок. Вон на диване свежая рубашка да брюки.
Переодевайся, свои свяжи в узел. Дома жена постирает. Заждались тебя, небось, Ефросинья с детьми … Одним словом, давай-ка, вечерком, часам к шести ко мне приходи в гости. Там и поговорим….
Меня, Ляксей, долго уговаривать не пришлось. «Вылетел» оттедова как пуля! А когда по двору да мимо сортиру шел….Эх, думаю, маху дал! За все дни , что провел тут, мог бы ты Трофим часы-то уберечь! Да если бы знать наперед, что да как!
- Дед…,- не выдержал внук, - а каким образом там Дронов-то оказался и какой интерес ему тебя выручать было?!…
- Вот и ты сообразил, что не всё так просто!..- ткнув слегка пальцем в плечо внука, воскликнул дед …, - а Георгий Семеныч Дронов-то там в начальниках отдела служил, оказывается. Когда Илюха «погорел» на воровстве - это одно. А вот, когда приезжий следователь, допрашивая Илюху, стал раскручивать дело вокруг случайного поджога конюшни от упавшей и разбившейся керосиновой лампы, гибели племенного жеребца буденновской породы, да вокруг «часов от врага народа Блюхера»….. Тут уже Дронов почувствовал, что неровен час и…. всплывет его причастность к гибели Жаркого и того, что меня к себе приблизил. А там и до пособничества «врагам народа» недалеко… Соображаешь? Нужно было ему принимать меры. Он их и принял. Но по своему. Навел срочно, более подробно, справки откудова и как прибыл в город этот « пришлый следователь из центру». Оказалось, что энтого «следака» пытались «спрятать от вездесущих глаз Лаврентия Палыча» и отправили из столицы подальше,«к черту на кулички». И как знать, может для него все бы и обошлось, если бы дело не коснулось судьбы самого Дронова. Он срочно «проявил бдительность», сообщил куда-то «наверх» о своих «подозрениях». Спустя два дня из Хабаровска поступило указание : арестовать и срочно этапировать в краевой центр. Видно «крепко» в Москве был он кому-то нужен. Так все его дела, которые тот вел и попали в руки …Дронова.
- Деда , а ты у Дронова-то побывал в гостях-то или нет?....не удержался от вопроса внук.
- А то как же, попробуй-ка я не приди! Себе дороже. Чё бы он решил тогда?!
Как бы дело повернулось?! А так мы с ним, без свидетелей, всё обговорили. Всё и всех вспомнили. Выпили, канешно. А тут его жена молодая, та самая фельдшерица с прииска, приметила, что я кашляю. «Трофим Филиппович,-говорит,- вид у вас нездоровый и кашель не хороший. Надо бы вам полечиться.» Дала на первое время медикаментов. Чаем горячим напоила. Разомлел я, ну и сам не заметил, как призналси Дронову куды дел свои часы. Ох и посмеялся он надо мной! Я попросил : «Ежли можно, канешно, дайте указание, чтобы «золотарей» проверили. А, если, вдруг, часы найдутся, то с оказией, как- нибудь, вернуть их можно будет мне»?... Он опять рассмеялся: «Ну, ты, Филиппович даешь! Тебе, что мало того, что ты натерпелся?! Ладно, понятно, ведь для тебя это память о товарищах…, попробую.»
- Дед, а кто такие «золотари», они –то тут причём?.. - удивился внук.
- Да, ты чё, забыл чё ли?... в свою очередь поднял удивленно брови тот…, - это ж работники, которые городские сортиры вычищали в Николаевске.
Ездили они на двухколесных телегах. На телегах были закреплены большие бочки с крышками. А чистили они отхожие места черпаками на длинных ручках. Все, что «добудут» вывозили за город. Вспомнил? Внук неопределенно пожал плечами…
- Да, только, так и не вернулися ко мне часы от Блюхера… Вот , Ляксей, и вся история …. Ну, пора, поздно уже… Надоть домой собираться..
- Дед, а как сложилась судьба у этого Дронова дальше, у Илюхи и того «стукача- кладовщика»?...
- Во, нашел, чё спросить! …- удивился дед.., - Илюха так и канул… Судьбу Георгия Семеныча не знаю. Кажись, «бериевская костомолка» его тожь, в конце-концов, сожрала. Кладовщика , как я вернулси, вскорости самого … «прибрали». А за что не вникал я особо. Наверное, за свои же доносы и пострадал. Время такое было. Мне, считай, повезло. Я потом почти год по больницам «валялси» с легкими. Выкарабкалси и при лошадях с той поры так и по сей день состою. Работал да детей растил, а щас с вами, внуками валандаюсь, ёкарный бабай! Ну вот, вся моя жизня, Ляксей, вокруг «часов от Блюхера» таперича тебе ведома. Хошь верь, хошь нет! Но так оно всё и было.
Не верить деду Трофиму у Алексея оснований не было…
Вот так, просто и буднично, завершилась удивительная история рассказанная дедом. А сколько подобных историй, в других семьях, остались
не рассказанными и утраченными для будущих поколений?!…Бог его знает!
Жизнь деда Трофима прервалась поздней осенью, когда Алексей учился на последнем курсе и находился на преддипломной практике. Случилось так, что поздним вечером 7 ноября, находясь в своем привычном «состоянии легкой возбудимости» он, легко одетым, вышел покурить на крыльцо своего дома. Поскользнулся на обледенелой ступеньке. Упал на крышу собачьей будки и сломал себе пару ребер. Сам, естественно, подняться не смог.
Хватились его «гости» часа через полтора. Промерз за это врем дед основательно. Слабые легкие не выдержали…и через неделю деда похоронили. А мог бы еще, «ёкарный бабай», пожить!

P.S. Летом 2008г. случилась оказия побывать автору этого повествования в краевом краеведческом музее в Хабаровске. Познакомился он с научным сотрудником музея Шестопаловым Алексеем. По его просьбе Шестопалов провел исследование имеющихся материалов о событиях Гражданской войны на территории Хабаровского и Приморского краев. Автор просил его попытаться разыскать тот самый приказ по итогам ликвидации банд в 1922 году, где бы упоминалась фамилия его деда в связи с вручением награды за находчивость и мужество, проявленную в борьбе с врагами Советской власти на Дальнем востоке. Алексей Шестопалов добросовестно провел проверки всех материалов музея. К сожалению такого приказа в фондах не обнаружилось. Посоветовал обратиться к сотрудникам военно-исторического музея во Владивостоке…. Кто знает может и отыщется подтверждение
услышанной истории о «часах от Блюхера».
Автор сознательно изменил отдельные имена и фамилии второстепенных персонажей, упомянутых в повести и сохранил манеру и особенности речи рассказчика..